Андрей Вознесенский: «Мы пятимся в будущее задом»
Три мавзолея
— АНДРЕЙ Андреевич, на пожар в Манеже
вы откликнулись поэмой. Там есть строки: «Кому-то беда случилась,
кому — барыш. Россия, моя лучина, зачем так ярко горишь?!»…
— Пожар в Манеже символичен: подожгли его или нет, но в том огне
сгорали наши традиции и вера. Я ходил между обугленных стен, будто
Нерон, который спалил Рим: нельзя восстановить обратившиеся в прах
перекрытия из гигантских лиственниц. Здания живут один раз, как и люди… Строительный бум в столице — это хорошо.
Беби-бум — тоже. Москва — одна из самых чистых столиц мира.
Но Манеж, гостиница «Москва» и здание Военторга стали тремя
захоронениями, в которых, как в мавзолеях, таится наша история.
Мы жжем сами себя. Плюс недавний пожар в Политехническом.
Мы — нация самосожженцев.
— Хотя, как вы сказали, пожар в Манеже
символический, но особого отклика в массах он не вызвал.
— Какие же особые отклики?! Каждый опечален случившимся.
Об апатии сказано в поэме: «Страшней народной катаракты —
на-все-плевизм». «Одни зовут туда, другие сюда. Кругом обман, все
продались…» — понятно, когда от тебя ничего не зависит
в общественном смысле, ты переходишь на личное.
— Людей волнуют и семья, заработки, здоровье, дети.
Очаг и дом.
— Конечно, люди стараются выжить и чтобы с крыши
не капало… Я отдал бы все свое искусство, чтобы
мы жили, как в Голландии. Но тогда России не будет! Стихи
на стадионах поэты читали только в России. Сейчас нет «стадионов»,
но, может, и к лучшему, если человек созерцает звезды у себя
в душе, а не на большую дорогу выходит грабить.
— Вы как-то заметили, что строка из песни Земфиры:
«А у тебя СПИД, и, значит, мы умрем!» — это «слоган нашего
времени». А свой слоган не подобрали?
— Время безвременно. Суть времени — вечное его отсутствие.
Мы живем по циферблату, в котором отломана часовая стрелка,
да и минутная тоже. Мы — люди с секундным суетным кругозором.
— Вы сказали, что Нью-Йорк — интеллектуальная
столица мира. А Москва — его энергетический центр. И вместе
с тем вы первый в слове «Москва» увидели буквы «СКВ» (свободно
конвертируемая валюта). Как это сочетается, Андрей Андреевич?
— У денег тоже есть своя энергия. Во всем идет пересчет
на валюту. Это не лучший вариант для России, но с другой
стороны, это космополитизм и интернациональность. Хотя мы пятимся
в свое будущее задом наперед. На Западе развивают технологии,
а мы обратно — к чугунке, к волчьему капитализму идем.
— К образу «Россия — казино». В какую игру
сейчас играет страна? В русскую рулетку? В покер? В шахматы?
— В прятки. Причем водят все. И все с завязанными глазами.
Баба у паба
— А ПОЧЕМУ сейчас не рождается таких стихов, как
«Вы, жадною толпой стоящие у трона…»? В том числе и у вас? Есть
стихи о тяжкой доле народа, о судьбе России. А про поэта
и царедворцев нет. Боитесь?
— Я вообще не из пугливых. Да и
сейчас, в наше время, когда никто ничего не боится, поэзия должна
быть чистой от всего. Кстати, Лермонтова пристрелили не тогда, когда
он писал свою публицистику, а после того, как он коснулся Демона
и написал: «Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу…»
— Вы рассказывали, что, когда 14-летним мальчишкой
пришли к Пастернаку, как к Богу, тот вышел в коридор коммуналки
в старом свитере с продранным локтем.
Великий поэт жил по-нищенски и в опале. В свое время на вас
наорал Хрущев. А сейчас вы обласканы властью…
— Пастернак жил скромно, но щедро — по воскресеньям для
друзей у него столы ломились от коньяка и икры. Когда наш общий
с ним гонитель Хрущев орал на меня: «Тоже мне, Пастернак нашелся!
Антисоветчик!» — это было не просто пересечение двух линий, «царской» и поэтической. Это была высшая точка,
кульминация противостояния поэзии и власти. Выше некуда! Сейчас я, когда
слушаю эту пленку, удивляюсь, что у меня голос не дрожал!.. Слава
богу, что уже не нужно играть с властью на ее доске ее же
фигурами.
— Но вы же сами писали: «Я — русская смута.
Я — пьяная баба. Российская муза, я клеюсь у паба».
— Поэзия меняется. Я люблю челябинца Виталия Кальпиди.
Он демонстративно прагматичен, хорошо одет, в стихах —
американизмы. Сам зарабатывает творчеством на жизнь и презирает
неудачников. Новый тип поэта.
— Неудачникам на Руси всегда сочувствовали. А вы
им сочувствуете или относитесь, как Кальпиди?
— В мире считают, что люди должны быть удачливы от природы. Если
один сперматозоид из миллиона встретится с яйцеклеткой,
ты родился — уже большая удача! Нельзя терять свой шанс! Бог любит
удачливых… Но к России это не относилось,
поскольку национальный характер, к сожалению, подразумевал саморазрушение,
жизненный крах. И это реальность, а не «достоевщина».
С одной стороны, мощь и талант, а с другой — то, что сидит
внутри, как alien, «чужой», а потом вылезает наружу и рушит все, что
уже достигнуто.
— Вы часто бываете за границей, участвуете
в светских тусовках. Говорят: «Вознесенский
обуржуазился!» Это правда? Как вы относитесь к буржуазии?
— Такого мне еще «не шили» никакие «Шариковы» с шариковыми авторучками.
Декадентом обзывали, врагом народа, формалистом. В этом смысле вы —
новатор… «Буржуазия», «пролетариат» — это вообще все марксистская феня, прошлогодний снег. Классов нет, есть люди. Сейчас все
настолько перемешано!.. Но если говорить о мире прошлого, когда была
буржуазия, то я отношусь к ней, как и поэты Серебряного
века — «И с ненавистью, и с любовью». Так Блок говорил. А,
собственно, за что ненавидеть? За приземленность, за то, что
не поднимали рыла, роя трюфели, чтобы взглянуть на звезды. Хотя
и там тоже есть личности яркие. Это относится и к олигархам.
— По имени хороших олигархов можете назвать?
— С олигархами я не очень знаком. Знаю людей щедрой национальной
широты, как Горбачев с его фондом, Пал Палыч Бородин, без которого
не было бы памятника Пастернаку, или Феликс Комаров —
изготовитель призового знака премии Пастернака из белого золота.
— Говорят, что вы дружны с Березовским…
— Мало ли о чем говорят?! А что касается Бориса Березовского,
то он поддерживает российскую культуру через фонд «Триумф», причем не вмешиваясь в работу жюри. Я о нем
написал стихотворение «Опальный олигарх».
— Ваша фраза: «Поэт должен разделять иллюзии своего народа».
Какие иллюзии разделили вы?
— Главная ошибка, что я не знал народа, его криминогенной сути. Считал,
что если езжу по стране и читаю стихи, то знаю людей.
Я читал студентам, интеллигентам. Это был другой народ. А потом поперла темная сила — криминал, и я понял, что,
может, ошибся.
Уличные буквы
— У ВАС нет ощущения, что поэзия, которой жило,
по крайней мере, два поколения, — ваша, Евтушенко, Ахмадулиной,
уходит вместе с эпохой? Есть такое понятие — «уходящая натура»…
— Уходят натурщики, а с них написанные шедевры остаются. И потом,
настоящий поэт не может быть «поэтом поколения». Блок — поэт какого поколения? А Пастернак? Я вообще
не думаю об этом. Я просто пишу… Молодежь
пылко следует традициям. Традициям хулиганской культуры Маяковского,
Есенина, Оскара Уайльда и Приблудного. Недавно
в Москве на торжественном вручении Пастернаковской премии один
молодой поэт и лауреат набросился с кулаками на редактора одного
известного литературного журнала!
— И все-таки вы не чувствуете
себя забытым в связи с тем, что тиражи упали?
— А что вы понимаете под тиражами? Когда полосы моих стихов
печатают самые тиражные газеты, разве это упадок?! А что касается
книгоиздания, то оно сейчас вообще отступает перед, например,
телевидением. Телеэкран стал трибуной для поэта. А для элитарной культуры
остались книги… Главное, чтобы тебя Бог не забыл.
— Помнится, в 1996-м во время литературного
фестиваля «Триумф» в Париже газета «Нувель обсерватер» назвала вас
«величайшим поэтом современности». Когда шел к вам, спросил у семи
человек на улице: «Кто такой Вознесенский?» Двое сказали: «А, это тот,
который «Юнона» и «Авось»!» Один вспомнил вашу книгу «Казино Россия»
и прибавил: «Классный образ!» Двое кивнули: «Да, это Поэт! Жаль, что
он уехал!» А один спросил: «А что, разве он еще жив?» Как вам
такая реакция?
— Уличное мнение и есть уличное мнение. Хорошо, что вас не послали
на три буквы!
19 мая 2004г.