Вернуться в оглавление раздела
ЛЮДИ СЛОВА
12-14 ноября 1999 года
"Так что же есть истина?!"
(Разговор с Андреем Вознесенским)
Классическому жанру интервью с его обязательной программой, набившей оскомину
заданностью и клишированностью, я предпочитаю жанр свободного диалога, в котором
если и не рождается истина, то, во всяком случае, угадывается. Конечно, любой
диалог предполагает активное участие одного из главных действующих лиц, коими
являются глаза собеседника. И, слава Богу, у меня есть возможность заглянуть
в глаза поэту, оказавшему на мое поэтическое становление такое же сногсшибательное
влияние, как когда-то на него самого оказал Пастернак И в этом нет ничего удивительного,
ибо, как он пишет:
Поэты и соловьи
Поэтому и священны,
Как органы очищенья,
А стало быть, и любви.
Итак, Ваше слово, Андрей Андреевич Вознесенский.
Андрей Вознесенский: - Насчет моего влияния я не знаю, было оно или нет, но
я скажу, что Ваша последняя книга, Инна, "Перевод с космического"
- это отнюдь не перевод с Вознесенского. Это - самостоятельная, живая книга.
Инна Богачинская: - Спасибо, Андрей Андреевич. А сейчас расскажите, пожалуйста,
о цели Вашего приезда в Америку и, вообще, что происходит в Вашей творческой
жизни?
А.В.: - Что происходит у меня? Вот побывал в Чикаго. Там встретились три литературы,
три поколения поэтов. Это был фестиваль славянской литературы, организованный
Энрио Вахолом и Ильей Кутиком, который сам, по-моему, прекрасный поэт. Были
очень интересные выступления поэтов. В первую голову Марк Стрэнд - великий американский
поэт, сейчас, я думаю, ведущий. Удивительно: когда смотрел на него сбоку, то
мне показалось, что он очень похож на Пастернака. И стрижется так же - челочка
и серенькие волосы у него, и скулы такие же. В профиль он очень похож. А когда
я сказал ему об этом сходстве, он ответил, что знает это. Вот так русская поэзия
присутствует и в американской...
А приезжал я в Чикаго буквально с вечера поэзии, который 19 октября, в День
Лицея, проводился в Москве, в здании Новой оперы. Там я читал новые стихи.
И.Б.: - За все годы наших с Вами контактов я Вам неоднократно говорила, что
от Ваших стихов меня бьет током. Помните, у Роберта Фроста: "No tears in
the writer, no tears in the reader". Как сегодня поэт откликается на все
происходящее?
Поглядишь как несметно
Разрастается зло:
Слава Богу, мы смертны -
Не увидим всего.
А можно теперь узнать Ваш ответ в прозе на то, что происходит с обществом, разъеденным
метастазами зла?
А.В.: - Общество вообще, весь мир разъеден этими метастазами, но меня беспокоит,
конечно, то, что в России происходит. Это полное разрушение каких-то внутренних
основ. Торжествует криминал. Но одновременно выделяется много удивительной энергии.
Это и страшная энергия гибели, распада и одновременно какая-то энергия животворная.
Все время хочется жить там. И пишется очень здорово. Я не знаю, хорошо ли это
говорить, но здесь у нас и пушки говорят, в Чечне взрываются бомбы, но Муза,
моя по крайней мере, не молчит. Может быть, потому что ХХ век кончается, хочется
выговориться ему. Или - за поэтов, которые не успели сказать что-то свое. Пастернак,
Мандельштам, Ахматова... Они ушли, недосказав своих слов, поэтому нам приходится
за них говорить, другим языком, конечно... Но жизнь сумасшедше интересна там.
Конечно, и убийства случаются. Зато каждый раз что-то происходит в искусстве,
читают молодые поэты. Единственное достоинство нашей страны - полная свобода
слова. Может быть, это минус, может, плюс. Но это так.
И.Б.: - У Вас выходит книга за книгой. Я просто потеряла уже счет. Вы можете
сказать, какие последние книги вышли?
А.В.: - Сейчас толстые журналы практически не работают. Стихи печатают в газетах
или в книгах. За последние три месяца у меня вышло три книги, 4-ая - на подходе.
Это "Терра, жуткий кризис супер стар".
И.Б. - Да, эту книгу Вы мне передали раньше. Спасибо.
А.В.: - Еще "Страдивариус сострадания". Мне уже здесь ее давали подписывать.
В Екатеринбурге вышло "Избранное". Они там хорошую серию издают -
"Зеркало 20-го века". А в издательстве "Вагриус" готовится
собрание сочинений - пятитомник.
И.Б.: - Да, круто, как говорят у вас...
А.В.: - Это круто. Вы понимаете, говорят, что поэзия потеряла свое значение,
что книги не покупают. Все мои книги, например, раскуплены. Я считаю, что интерес
к поэзии есть. Может быть, не такой бешеный, как в 60-е, но и не надо, наверное...
И.Б.: - Творчество поэта, наверное, не только в строчках и книгах. За хорошим
поэтом всегда идут его, как вы когда-то написали, "поэтические сыновья".
Вы - один из немногих в российской поэзии, кто этим отличался. Знаю много примеров,
когда Вы были непримиримы к бесталанным редакторам и издателям, которые пытались
заглушить голоса молодых. Собственно, зачем далеко ходить - на себе испытала.
Никогда не забуду, как в 74-м году Вы поддержали меня своим письмом к тогдашнему
секретарю одесского отделения Союза писателей, а потом в самые застойные для
России времена, в середине 80-х вступились за меня уже здесь, в Америке - перед
редактором литературного альманаха, перед редактором "НРС", наложившими
"вето" на мое имя. Такие действия "советского" тогда поэта
в Америке могли дорого Вам обойтись. Кого из Ваших "поэтических сыновей"
Вы могли бы сегодня отметить?
А.В.: - Выделил бы Парщикова, Ткаченко, Еременко. Из совсем уже недавних - Михаил
Скрыльников. Кто будет дальше - не скажу. Скажу только, что продолжаю драться
за молодняк...
И.Б.: - Вспоминая, кстати, дела очень давно минувших дней, где-то более четверти
века назад, когда в Москве, в квартире ныне покойного академика Бадаляна, я
наткнулась на Ваши рукописные строки, которые в очередной раз поставили на уши
мои рецепторы:
В нас, в каждом есть Бог.
Это стоило выстрадать.
Пусть в панике мир
От попытки второй.
Так что же есть истина?
Это есть искренность.
Быть только собой.
Неизменно ли Вы на "ежедневной тризне", в не всегда самых благоприятных
для этого принципа ситуациях, остаетесь ему верны?
А.В.: - Вы знаете, я думаю, что я остаюсь собой, иначе мной бы не интересовались
люди и не внимали бы моим стихам. Кстати, я привез с собой одну сенсационную
пленку. Это голос Никиты Сергеевича, где он на меня орет благим матом. До сих
пор о существовании этой пленки ничего не было известно, и всего месяц назад
ее обнаружили. Это голос, который привел в шок Васю Аксенова и меня тоже. Как
мы с ним выдержали, я не знаю. Я, наверное, буду прокручивать хотя бы 5 минут
из этой пленки на своих вечерах. 20 минут он на меня орал. За ним ракеты стояли.
За ним лагеря стояли. Все это было страшно. Тогда оставался собой. А сейчас
- тем более.
И.Б.: - А как насчет понимаемости, Андрей Андреевич? Насколько, по-вашему, понимаемы
сегодня Вы, вернее Ваше творчество?
А.В.: - Знаете, всегда ты сам на 100 процентов не понимаешь, что пишешь. А потом,
когда уже написал, начинает доходить до тебя. Я думаю, что молодая аудитория
понимает меня. Это прежде всего по вечерам поэзии чувствуется. На вечерах у
меня обычно бывает три четверти молодых и четверть людей среднего возраста.
И.Б.: - Я знаю, что Вы обычно не разглагольствуете о своих внутренних
духовных исканиях, о поиске философского камня и о капризной и
ускользающей Ее Величестве Истине. Но говорят же о чем-то Ваши строки:
Душа - это сквозняк пространства
Меж мертвой и живой отчизн.
Не думай, что бывает жизнь напрасна,
Как будто есть удавшаяся жизнь. ?
Жду комментария по этому поводу.
А.В.: По-моему, ни одна жизнь не удалась, потому что она кончилась. В то же
время в этом есть прелесть, потому что в краткости существования сильнее переживаешь
каждый момент, сильнее чувствуешь, воспринимаешь, как последнее что-то...
И.Б.: - Ну, а теперь, познакомьте, пожалуйста, читателей с географией Ваших
нынешних выступлений на Земле Колумба.
А.В.: - Вот куда меня пригласили пока: 16 ноября я буду выступать в Колумбусе,
17 -го - в Филадельфии, 20-го - в Нью-Йорке, 21-го - в Далласе, 22-го - в Хьюстоне
и 23-го - в Бостоне.
Как всегда, многоточечно завершилась моя беседа с Поэтом. Наверное, так будет
всегда. Уж очень велик масштаб личности.
Да, у Вознесенского целая армия почитателей и хулителей. Очевидно одно - никому
не удастся перечеркнуть или благополучно проигнорировать вписанную им страницу
в летопись нашего срывающегося с петель, орбиты и оси века. И неслучайно молодая
московская поэтесса Нина Краснова, выпустившая книгу о прозе Вознесенского "Храм
Андрея на виртуальном ветру", завершает ее следующими размышлениями:
"Я знаю, что у нас в стране не положено гениальных или великих художников
называть таковыми при жизни, как не положено при их жизни ставить им памятники.
И мы, соотечественники и современники Андрея Вознесенского, особенно коллеги,
почему-то стесняемся и не хотим признать это и назвать вещи своими именами.
Чтобы не обидеть наших невеликих, которые считают великими сами себя и не хотят
согласиться или смириться с тем, что они, увы, не таковы".
Инна БОГАЧИНСКАЯ
Прислал Александр Свирилин