ОТКЛИКИ НА КОНЧИНУ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО

Дмитрий Быков

О вкладе Вознесенского в русскую поэзию будет написано еще много - он станет героем жизнеописаний и диссертаций, окончательно встав в один ряд с крупнейшими поэтами ХХ века. Не только русскими - он не менее органично смотрится в одном ряду с Лоуэллом или Гинзбергом. Но поэзия его принадлежит тому самому будущему, о котором он думал и для которого писал, и о ней выскажутся еще многие.

А живого Вознесенского помнят только современники, и их долг - хотя бы сейчас признать вслух, что нравственные традиции русской литературы он воплощал с редкой чистотой и полнотой; что человеческая составляющая его дара не уступала поэтической; что он был очень хороший человек, проще говоря.

Из всех уроков Пастернака он в первую очередь усвоил именно этот - настрого запретив себе чисто литературное ученичество: главной задачей было - не подражать гению в поэзии. Но в жизни такое подражание можно только приветствовать - и он умудрялся радоваться и благотворить, выслушивать и помогать, учить и не подавлять, и стоически терпеть мучения, которых выпало на его долю немало.

Я говорю сейчас не только о критическом вое, сопровождавшем его многие годы, и не о хрущевском оре, которого он удостоился без всякого повода, просто за яркость. Ему выпал трудный, долгий уход - он тяжело болел пять лет, переживая инсульт за инсультом, теряя голос. У витальности и успешности есть своя издержка: луч славы, упавший на человека, странным образом преобразует его, сообщая особую устойчивость к гонениям и болезням, и это облегчает жизнь, но осложняет уход. Вспомним, как долго и трудно уходил Аксенов. Но Аксенов не сознавал происходящего, а Вознесенский не терял ни дара, ни памяти и умудрялся иронизировать над собой и продолжал сочинять. Я мало видел людей столь мужественных.

Помню, как на последнее парижское выступление три года назад его везли в инвалидном кресле - но при входе в зал он встал и пошел сам, опираясь на руки друзей. И даже если это было ради позы, только потому, что "смотрят", то все равно было великолепно. Если бы все - хоть из тщеславия - так себя вели!

Трудно вспомнить в новейшей русской литературе более чистую биографию: ни одной подлой подписи, ни одной измены таланту, а что были у него в разное время честные иллюзии - так они, как показывает практика, зачастую плодотворней кислого скепсиса. Он ничего в жизни не написал ради куска. Он вытащил на свет Божий, напутствовал, поддерживал несколько сотен поэтов, талантливых и не слишком; поддержка его бывала слишком щедрой, но никогда - машинальной. Он отважно подставлялся, экспериментировал, честно признавался в кризисах, считая их признаком роста, и не стыдился меняться. В общем, он был одним из очень немногих людей в нашей стране и в наше время, кто вел себя как поэт - и понимал, что право на это звание надо доказывать ежедневно.

А стихи говорят теперь сами - у каждого свой набор, но несколько его четверостиший, пусть хоть песенных, знает в стране каждый, а это не так мало. В моем случае это главным образом стихи семидесятых, почти весь "Соблазн", и кое-что из последнего десятилетия, из дополнительного тома пятитомника, куда он под названием "5+" собрал все самое храброе, веселое и безбашенное. Перечитавши недавно его "Ров" - "Избранное" 1989 года, - я поразился: какое богатство! Сколько всего, и как ослепительно на фоне нынешней анемии! Какой огромный, сложный материк, и сколько еще подростков запомнит это с первого прочтения! Ведь читающие подростки непременно еще будут, да и сейчас встречаются: просто кто-то должен им объяснить, что бывает такая боль, которую, кроме лирики, ничто не утоляет.

А в голове сейчас вертится - из двух стихотворений того, лучшего периода, единственный итог любой жизни, если вдуматься. Первое - "Несказаемо хорошо! А задуматься - было ужасно!". И второе: "Как божественно жить, как нелепо! С неба хлопья намокшие шли. Они были темнее, чем небо, и светлели на фоне земли".

Валерия Новодворская.

Мы потеряли Андрея Вознесенского, отрока Варфоломея, нонконформиста, детище Политехнического и его явных вечерь первой оттепели, «мовиста», очень русского и очень большого поэта — последний слиток серебра от Серебряного века. «Антимиры» — это был не только его первый большой сборник, это был стиль жизни. «Да здравствуют Антимиры! Фантасты — посреди муры». В черно-белую советскую действительность вернулись яркие краски мира. Так видели Гумилев, Цветаева и Пастернак. «И так же весело и свойски, как те арбузы у ворот, Земля болтается в авоське меридианов и широт». Он должен был стать архитектором, но его диплом сгорел. «Прощай, архитектура! Пылайте широко коровники в амурах, райклубы в рококо! О юность, феникс, дурочка, весь в пламени диплом! Ты машешь красной юбочкой и дразнишь язычком». Но чувство пространства осталось, и в поэме «Мастера» в 1959 году, ранней ранью, когда все казалось возможным, он увидел собор Василия Блаженного, как видели его те самые мастера. «Не памяти юродивой вы возводили храм, а богу плодородия, его земным дарам. Здесь купола — кокосы, и тыквы — купола. И бирюза кокошников окошки оплела. Сквозь кожуру мишурную глядела с завитков, что чудилось Мичурину шестнадцатых веков. Диковины кочанные, их буйные листы, кочевников колчаны и кочетов хвосты. И башенки буравами взвивались по бокам, и купола булавами грозили облакам! И москвичи молились столь дерзкому труду — арбузу и маису в чудовищном саду».  

Андрей Вознесенский был большим поэтом, а большой поэт не может любить власть. Праздник вдохновения в «Мастерах» кончается буднями, российскими буднями казней и репрессий. «Жил-был царь. У царя был двор. На дворе был кол. На колу не мочало — человека мотало!» Все знал Андрей про вертикаль власти, про тиранов и царей: «Империи и кассы страхуя от огня, вы видели в Пегасе троянского коня».  

Он не смог построить свои города — он построил свои стихи, он открывал нам недоступный для нас мир. «Сан-Франциско — это Коломенское. Это свет посреди холма, высота, как глоток колодезный, холодна. Я люблю тебя, Сан-Франциско; испаряются надо мной твои огненные фронтисписы, переполненные высотой».

Оттепель кончилась, все замерзло, а Вознесенский звенел, как капель. Он был странником по странам и континентам, его не раскусили и выпускали, он дружил с Робертом Лоуэллом и Пикассо. Его голос звенел и срывался от гнева и тоски. Он всю жизнь шел маршем несогласных и оставил нам этот девиз: «Люди — предки обезьян, губернатор — лесбиян. Непечатное — в печать, запретите запрещать!» Он старался принести в унылую строевую страну малую толику хулиганства с Гринвич-Виллидж, протестовавшего против вьетнамской войны. «Мейк лав, нот во!» Конечно, он дал свои стихи в «Метрополь», он ничего не боялся. В семидесятые человолки окончательно загрызли его осенебри, и стихи стали зрелыми и горькими, как калина. «Мы с тобой, Георгий, держим стол. А в глазах столетия горят. Братья насилуют сестер. И никто не знает, кто чей брат. И никто не знает, кто чей сын, материнский вырезав живот. Под какой из вражеских личин раненая Родина зовет?»

Он написал самую прекрасную эпитафию павшим во Вторую мировую воинам. Она действительна и для поэтов: «Возложите на Время венки, в этом Вечном огне мы сгорели. Из жасмина, из белой сирени на огонь возложите венки».

Александр АВДЕЕВ, министр культуры РФ.

Андрей Вознесенский был одним из первых, кто был внутренне свободен в тот период, когда это было практически невозможно. Когда свобода была категорией запретной, его личность не была раздвоена, у него не было двойного стандарта - один для себя, для друзей на кухне, другой - для общества. Его литературные качества будут оценивать критики, общество; я хотел бы сказать о его значении для всей российской культуры, для всего советского общества. Потому что от Вознесенского и его товарищей того времени начался отсчет периода, когда мы начали двигаться к осознанию необходимости жить в свободном гражданском обществе.

Мы - начинающее гражданское общество; нам нужно многое сделать, чтобы его построить. Но направление, вектор развития нам указала поэзия.

Марк Захаров

"Андрей Вознесенский вознесся в высокие небесные выси нашей российской поэзии, нашей культуры. Он обогатил, бесконечно обогатил наше поэтическое мышление. Я буду очень субъективен. Я скажу, что знаю два космических явления в поэзии: это Велимир Хлебников и Андрей Вознесенский, потому что он, кроме всего прочего, превратил обыкновенные слова, которыми мы пользуется в жизни. В его устах, в его стихах они стали бьющими, разящими. Они стали хитрыми, ударными, сильными, скрежещущими. В них какой-то металлический отзвук. Они звенели, гудели и вселяли надежду. Вселяли целебное чувство любви и сострадания. Я поражен тем, как можно было из нашего космоса-интернета выудить такие аббревиатуры, которые вошли в ткань его стихов. Вошли органично, смело. Он их укротил, и они перестали быть инородной, угловатой субстанций в нашем современном российском языке. Я хочу сказать, что он высказал на сцене Ленкома и специально написал для этого театра много стихов, которые стали основой спектакля "Юнона и Авось". И там есть поразительные стихи, лично меня поразившие, которые касаются всех нас:

Никто из нас дороги не осилил.

Да и была ль она, дорога впереди?

Прости меня, свобода и Россия,

Не одолел я целого пути.

И еще:

Не мы повинны в том, что половинны.

Алексей Рыбников

Вознесенский ворвался в мою жизнь ураганом в 60-е годы. Тогда я не был с ним знаком: он был великим, гремел на весь мир... Узнал его, когда был студентом консерватории и работал завмузом в Театре на Таганке, где шел спектакль "Антимиры" на стихи Вознесенского в постановке Юрия Любимова. Поэзия Андрея Вознесенского перевернула мое представление о мире: оказывается, так можно смотреть на мир!

Марк Захаров пригласил Андрея Андреевича на спектакль "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты". После спектакля мы собрались и стали обсуждать возможность что-то сделать вместе в "Ленкоме". И Вознесенский предложил свою поэму "Авось". И мы приступили к созданию спектакля "Юнона и Авось", который до сих пор идет на сцене "Ленкома". Сейчас я понимаю, что это были лучшие годы моей жизни.

Андрей всегда реагировал на все сдержанно, говорил тихо. Может быть, берег голос для выступлений перед многотысячной аудиторией. Трудно было понять, нравится ли ему моя музыка. Впрямую - ни я ему, ни он мне - ни разу не высказали мнения по поводу того, что каждый из нас пишет. Но заочно говорили очень много и хорошо. Последняя наша встреча меня поразила. Это было на вручении премии "Триумф" - Андрей Андреевич вышел и прочитал стихи, посвященные мне. Я всегда завидовал тем, кому он посвящал свои стихи, и вот сам услышал посвящение... В его последний день рождения - 12 мая - я позвонил, но он не подошел к телефону, я говорил с его женой.

9 июня в Колонном зале прозвучит моя симфония "Воскрешение мертвых". По удивительному совпадению это будет на девятый день после смерти Андрея Андреевича.

Борис Гребенщиков

Нам повезло. Мы - современники Андрея Вознесенского. Хотя, думаю, пока не до конца понимаем, с человеком какого масштаба свела нас история. В XX веке пять русских литераторов - Бунин, Пастернак, Шолохов, Солженицын и Бродский - получили Нобелевские премии. Эта награда была бы соразмерна Вознесенскому. Но надо помнить, что четверо из наших лауреатов были награждены за прозу, которую легче переводить. И необходимо учесть, что тексты Андрея вообще невероятно сложны для перевода. Могу сказать, что ставлю Вознесенского выше всех, кого назвал. Возможно, только Пастернак сопоставим с ним по степени таланта. В моей жизни, в жизни "Аквариума" Андрей сыграл огромную роль. Именно благодаря его и Аллы Пугачевой усилиям на фирме "Мелодия" вышла наша первая пластинка. Та самая, в белом конверте...

Ирина Хакамада

Шепот поэта
Ушел по-настоящему великий русский поэт, переживший поэтическую эпоху. Вообще эпоху духовности. Наверное это не просто, почти треть жизни наблюдать, как испаряется дух и утрачиваются смыслы. Ушел поэт… Уход символический. На протяжении последних 10 лет Андрей Андреевич Вознесенский тяжело болел, теряя голос. При том, что он всегда был поэтом публичным, говорящим с аудиторией. Его ум, память, образы, оставались с ним, только немота настигла. Он продолжал читать стихи почти беззвучно. Шепотом.
Большой поэт, даже уходя, оставляет настроение. Настроение смены эпохи. Наступило время громких шумовых эффектов, за которыми уже не слышны шепоты переживаний, чувств, поэзия. Надо сильно прислушаться, настроить ухо. Надо остановится, забыть о текущем, попробовать услышать вселенную, и шепот поэта в ней. Но нам некогда. Среди провожающих поэта в последний путь молодых не было. Поэтическая эпоха закончилась, а с нею и время стилеобразующей культуры, защищающей нас от пошлости, власти и потребления. У современной эпохи нет стиля. Нет культурного лица и духа. Поэтому мы так беззащитны и разобщены.

«… вам повезло, вам не страшно терять, вы не имели…» (Андрей Вознесенский)

Привелось высказаться и мне в передаче телеканала «Мир».

«Я убежден, что российская поэзия началась Пушкиным и закончилась Вознесенским. Никогда поэзия в России уже не будет тем, чем была эти два века - заменой религии»

Я привел здесь только те высказывания, которые близки мне по духу, в которых ощущается понимание места Вознесенского в русской и мировой культуре.

Гораздо больше было слов пустых и суетливых, стереотипных (поэт-шестидесятник, вместе с Евтушенко и Рождественским… и пр.).

И очень много искренних и большей частью наивных строчек в интернет-дневниках.

В целом же подтверждается мой давний диагноз: Вознесенский Россией пока не прочитан. Враги его никуда не делись, и методы их известны: умолчание и принижение.

Воздаю должное высказыванию Бориса Гребенщикова. От Быкова ожидаю большой серьезной работы о Вознесенском.

З.Б.Богуславской
1 июня 2010 года
Уважаемая Зоя Борисовна!
С глубокой скорбью узнал о кончине Вашего мужа – выдающегося российского поэта Андрея Вознесенского.
Андрей Андреевич был человеком, чьё творчество составило целую эпоху в отечественной литературе. Яркий представитель знаменитого поколения «шестидесятников», он обладал огромным талантом и уникальной поэтической интонацией. Его произведения знакомы миллионам не только в нашей стране, но и за рубежом.
Добрая и светлая память об Андрее Андреевиче Вознесенском навсегда останется в наших сердцах.
К моим соболезнованиям присоединяется супруга.
Д. Медведев

Информация, которой я склонен доверять. "После смерти Андрея Вознесенского все наперебой начали вспоминать его историю болезни. И вот уже по всем СМИ кочует версия, что состояние здоровья поэта резко пошатнулось после второго инсульта, который он пережил в прошлом году. Но как нам удалось выяснить, причины смерти Вознесенского совсем другие.

- У него не было инсультов - ни десять лет назад, ни в прошлом году, - рассказал "Комсомолке" один из ближайших родственников Андрея Андреевича, пожелавший, чтобы его имя не было названо. - Вознесенский долгое время страдал от мультифункционального расстройства, разновидности болезни Паркинсона. То есть постепенно у него отказывали различные функции организма. В прошлом году, например, это произошло с речевым аппаратом.

- То есть информация о том, что состояние Вознесенкого ухудшилось после прошлогодней  операции в Германии - это тоже неправда?

- Да, эта информация неверна. Мы действительно по нескольку раз в год вывозили его на лечение в Европу, но никаких операций не было - с  таким диагнозом они просто  бессмысленны.

Фактически родственники делали все, чтобы затормозить развитие недуга специальными препаратами - болезнь Паркинсона, увы, неизлечима. Теперь становится понятным, почему Вознесенский в 2000 году написал стихотворение, в котором есть такие строчки: "Дай, господи, еще мне десять лет! Воздвигну храм. И возведу алтарь». Поэт уже тогда знал о болезни, вылечить которую врачи - ни у нас, ни за границей - не в состоянии. Но он все эти годы продолжал писать стихи, которые помогали ему держать себя в форме и бороться со страшным недугом". http://kp.by/daily/24500/653630/

Последний снимок Андрея Вознесенского. 12 мая 2010. фото Тягны-Рядно.

Похороны Андрея Вознесенского. Л.Б. Богуславский, З.Б.Богуславская, Арина Вознесенская

Георгий Трубников

меня проще всего найти здесь: http://sadovnik40.livejournal.com

Главная страница