29.11.2000

29 ноября 2000 года.
В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" поэт Андрей Вознесенский и писатель Петр Вайль.
Эфир ведет Сергей Корзун.

С.КОРЗУН: Тема наша: интеллигенция и власть. Вопрос о том, должна ли
интеллигенция брать власть, мы уже, наверно, решили исторически: не должна.
Может быть, я ошибаюсь.
П.ВАЙЛЬ: По-моему, не должна, не знаю, как Андрей.
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Конечно, нет. Потому что я помню, что Ключевский говорил, что интеллигенция - это та, которая дает диагноз, а сама она не может
лечить или что-то делать.
П.ВАЙЛЬ: Да, и все поэты и прочие художники у власти всегда проявляли себя
слишком уж художественным образом, то есть опасно для общества.
С.КОРЗУН: То есть даже Гавел - не обратный пример?
П.ВАЙЛЬ: Есть такое довольно глупое выражение: исключение,
подтверждающее правило. Но будем считать, что именно такой. Остальные все были Вспомним поэта Сталина и художника Гитлера.
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: И поэт Мао Дзе Дун тоже был.
С.КОРЗУН: То есть удачные руководители страны и власть вообще - это люди
неинтеллигентные, так выходит?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Да нет, я думаю, что это просто другой порядок интеллекта
совершенно. Есть художественный интеллект и есть практический. Например, я
одного знал человека у власти, который идеалом был. Это Роберт Кеннеди. В
нем была очень сильная аура. В то же время он был очень образован, как
большинство американских влиятельных людей. Он знал хорошо латынь, он
разбирался в поэзии, он тонкий человек был, но в то же время очень
уверенный в себе и волевой. И, по-моему, лидер нации был.
С.КОРЗУН: Но это интеллектуал, не интеллигент. Или я ошибаюсь?
П.ВАЙЛЬ: Это отдельный вопрос, если хотите, к нему вернемся - разница между
интеллигентом и интеллектуалом. Я не уверен, что такая уж разница есть. Но
возвращаюсь к вашему первому вопросу. Дело в том, что, по определению, в
демократическом государстве, где правитель выборный, не может быть из ряда
вон исключительная личность, обладающая какими-то особыми экзотичными
талантами или выделяющаяся своим художеством. В общем-то, правитель должен
приблизительно совпадать со своим электоратом, то есть со своими
избирателями, а значит, обладать более-менее стандартными вкусами, что
совершенно нормально.
С.КОРЗУН: То есть интеллигенция - для элиты, а для массы избирателей, для
электората, гордого этого слова, нужен кто-то попроще?
П.ВАЙЛЬ: По крайней мере, человек, который понимает, как мыслят его
избиратели. Я вовсе не уверен, что художник, тем более элитарный, это
понимает. Он по определению не должен этого понимать. Он там парит в
каких-то высях.
С.КОРЗУН: Ну как, Андрей, обижает Вас Петр? Вы же понимаете читателя Вашего массового?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Нет, читатель - другое дело. Это не власть.
С.КОРЗУН: Электорат тот же.
П.ВАЙЛЬ: Он меньше. Читатель всегда меньше по определению.
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я сейчас заступлюсь немножко за наших выборных людей. Я думаю, что просто у нас с вами интеллект вот здесь сидит - я показал на
лоб. А у них, может быть, в плече где-то. Например, при советской власти
пройти путь от низового партячейки до генерального секретаря - это
гениальный путь, это человек должен быть супергением, никаким венецианским
или византийским интриганам это не снилось. Это же надо обойти, надо ждать
прыжка, надо обманывать, надо пить с ними, надо прикидываться идиотом, что
ты ничего не понимаешь про Хрущева, предположим. В конце концов, это особое
свойство людей - политикан. Я думаю, что нам их понятия не надо понимать.
П.ВАЙЛЬ: Я думаю, что то, о чем говорит Андрей У них действительно, у
этих людей, прошедших путь к высокой власти Они обладают замечательным то, что называется IQ, коэффициентом интеллектуальности. То есть если дать им
эти психологические логические задачки - треугольники, круги и
прямоугольники или исключить ненужную фигуру, добавить нужную, - они с этим справятся лучше, чем нормальный человек. При этом они вовсе не обязаны
читать Кафку или Джойса, может быть, это как раз и лишнее для такого
человека.
С.КОРЗУН: Как раз ко второму вопросу возвращаемся: интеллигенция и
интеллектуалы. Техническая интеллигенция - это тоже интеллигенция? Что
определяет интеллигенцию - образование, душа, набор навыков, умение вести
себя в обществе - что, в конце концов?
П.ВАЙЛЬ: Давайте попробуем. Андрей, что такое интеллигенция?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я думаю, что интеллигент - это тот, кто одновременно
обладает интеллектом и сострадает миру и всем страданиям. И это проходит
через сердце у него. Это русский интеллигент. На Западе же интеллектуал -
это немножечко другое. Это просто развитый интеллект очень сильный и
чувство художественное, но без этого сострадания. Хотя сейчас перепуталось,
потому что наши становятся интеллектуалами, а те становятся интеллигентными
в русском смысле. Артур Миллер, предположим, или Гавел тот же, или Гюнтер
Грасс, который сейчас за малые народы заступается, он сострадает. Это
русская черта.
С.КОРЗУН: Петр спорить будет, я чувствую.
П.ВАЙЛЬ: Да, пожалуй. Поскольку я половину сознательной жизни прожил в
США, я там навидался огромное количество людей, которые подходят под
русское понятие "интеллигенция". Мне кажется, в этом есть известная доля
российской спеси, дескать, только у нас такое. Я бы определил интеллигента
по возможности просто. Это человек, чей круг интересов и душевных позывов
не ограничивается профессией и семьей. И вот таких людей в тех же самых США
и в любой западной стране полным-полно. Люди, которые борются за права
индейцев или за каких-то кашалотов исчезающих или за какую-то сову в лесах
Орегона. Огромная разница между западным интеллигентом и российским в том,
что российский интеллигент, как правило, за эту самую сову или за индейца
борется на своей кухне, а западный интеллигент доводит это дело более-менее
до конца. Тем-то он и подозрителен российскому интеллигенту, что он из этой
кухни хочет выйти и что-то такое с этой совой сделать, ее куда-то
переместить. А для российского интеллигента: ну, поговорили, а сова
благополучно сдохла в керосине или в чем ей положено сдохнуть.
С.КОРЗУН: А могу я обострить? Если борется за сову, значит, интеллигент, а
если за снижение налогов - значит, не интеллигент. Да, снижение налогов
интересует гораздо большую часть.
П.ВАЙЛЬ: Снижение налогов - это практическая вещь, которая интересует всех
и каждого.
С.КОРЗУН: Но не интеллигент?
П.ВАЙЛЬ: Конечно, нет, потому что это есть вопрос профессии и семьи:
сколько у вас будут вычитать из вашей зарплаты и сколько останется для
содержания жены и детей. Стало быть, это ваш интерес самый непосредственный
и конкретный, корыстный, то есть нормальный интерес. А вот что выходит:
сова никак не включается в круг интересов семьи, если только вы не
извращенец.
С.КОРЗУН: Андрей, будете спорить?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я буду спорить, потому что мне кажется, что в понятии
русского интеллигента до последнего времени, когда у нас не сажают, у нас
была опасность риска. На Западе этого нет. Тебя не посадят за то, что ты за
сову борешься. У нас же все время это граничило с риском. Не только на
кухне брали, но и с площадей брали людей. Так что это немножко другое. И
поэтому русский интеллигент немножечко другой, чем западный интеллигент.
П.ВАЙЛЬ: Больше совести, Вы хотите сказать?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Не больше, больше опасности.
С.КОРЗУН: То есть профессия гораздо более опасная, какой бы она ни была?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Да. И потом, я еще скажу, что когда вы сказали, что
интеллигент - это просто тот, который борется за права: нет, это все-таки
должна быть интеллигентная профессия. Потому что так у нас говорят:
рабочий-интеллигент, еще кто-то интеллигент. Это все-таки размытое
происходит. Это все-таки человек интеллектуального труда и с каким-то
зачатками интеллекта, не с зачатками, но, во всяком случае, профессией. Вот
это не надо сбрасывать со счета.
С.КОРЗУН: Подводя итоги дискуссии об интеллигенции: народ, короче, вас не
поддержал. Александр Васильевич пишет на пейджер: "Советский народ давно
определил интеллигента как человека в очках и в шляпе". Вот и все сообщение
на пейджер. Но вернемся к взаимоотношению власти и интеллигенции. Андрей
Вознесенский принес документальную запись в эту студию, маленький фрагмент
мы вам сейчас и предоставим.
-(запись)
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я не член коммунистической партии, но как
Н.ХРУЩЕВ: Это не доблесть!
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: : как Владимир Маяковский, Никита Сергеевич,
Н.ХРУЩЕВ: Это не доблесть! Почему Вы афишируете? А я горжусь, что я член
партии и умру членом партии. "Я не член партии"! Вызов даете! Сотрем! Все,
что на пути стоит коммунистов, - сотрем! Бороться так бороться!
-
С.КОРЗУН: Модель взаимоотношений в прошлом или сегодня тоже?
П.ВАЙЛЬ: Есть смысл немножко остановиться на прошлом и тем самым
перебросить мостик к тому, о чем мы говорили прежде. То, что принято
называть в России больной совестью у интеллигента. Посмотрите, что
происходит! Скажем, нынешняя итальянская интеллигенция - оживленнейшие ее
дискуссии о степени вины Муссолини О Германии - общеизвестно, насколько
там остры все эти переживания и споры о роли интеллигенции во времена
нацизма. Я живу последние 5 лет в Праге и знаю, как чехи обсуждают подобные
вопросы, как они вели себя при диктатуре. Вы видели или слышали хоть одно
слово или жест покаяния со стороны российского интеллигента? Прямо
наоборот. Сейчас кумиры почти что сталинские, их немного осталось, но кумиры
тех эпох, авторитарной власти, диктатуры - они все на коне, они
замечательны, они есть, герои возвращающиеся, во все большем количестве
возвращающиеся герои.
С.КОРЗУН: А вот еще пример. Андрей Вознесенский сам в этой студии скажет.
Человек в ногу с властью не шагал, но и не в ногу, то есть диссидентом не
стал, не эмигрировал, не уехал после этого. Но жизнь была, если я правильно
помню по словам, как мы с Вами беседовали в прошлый раз, поломана. Может
быть, по-другому писалось бы, если бы не эта накачка от Никиты Сергеевича?
Как Вы себя ощущаете? Диссидентом внутренним по отношению к власти или как?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я просто сейчас дистанцировался от власти. Я думаю, что
власть и искусство должны параллельно идти. У нас же это все
перекрещивалось. Это было неправильно, но это создавало остроту и риск
жизни всего. Я помню этот зал, который вопил на меня, и нервы, конечно,
сдали у меня, и было я не сломался в этот момент. Потом, наверное, стихи
другие стали. Я думаю, что стихи стали более хриплые какие-то и что-то я
потерял, но что-то, наверно, приобрел. Так что спасибо Никите Сергеевичу,
партии и правительству.
П.ВАЙЛЬ: Андрей Вознесенский может сейчас себе позволить сказать такую
вещь, очень достойную и единственно, видимо, правильную - что художник и
власть идут параллельными, в крайнем случае, курсами. Но за Андреем
Вознесенским стоят его жизнь, его колоссальные заслуги, он себя может
сейчас так вести. А многие ли могут? Фактически, по сути дела, для
российского художника и тогда, и сейчас любая независимая позиция
приобретает политическую окраску, что довольно странно, некоторым образом
парадоксально, поскольку в России всегда все гражданские институты заменяла
литература и искусство. Но этот парадокс и объясняет, почему любой жест
художника и воспринимался политическим. Сейчас вроде бы такой ситуации нет,
но только тот, кто имеет спрос и выход на западный рынок, тот и может
позволить себе независимость.
-
С.КОРЗУН: Пора обратиться к мнению слушателей. Вопрос для обсуждения
сегодня стоит так: должна ли интеллигенция быть в оппозиции к власти? Вы
как ответите на этот вопрос сами?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я отвечу так: смотря что за власть. Потому что власть
может быть в первые периоды романтична, интеллигенция часто с ней, и это
слава богу. А дальше, когда власть обюрократилась, то у Ключевского есть
чудная фраза. Он сказал, что интеллигенция должна ставить диагноз, она не
должна бороться с недугом, она должна ставить диагноз, потому что когда она
борется, она сама перебирает влево или вправо и кроваво получается. Поэтому
вот мой ответ.
П.ВАЙЛЬ: Я думаю, что интеллигенция, художники, конечно же, находятся в
оппозиции к власти, в противном случае они не являются тем, чем себя
заявляют. Чем отличается художник от нехудожника в этом смысле, в контексте
нашего сегодняшнего обсуждения? Тем, что художник обладает наглядной и
профессиональной индивидуальностью. Я ни в коем случае не хочу обижать
никого, вы понимаете, я надеюсь, что обладать индивидуальностью может
инженер, шофер, врач - кто угодно. Но это их личное дело, об этом может
знать их семья и узкий круг их людей. Тот же человек, который имеет
нахальство выступить к рампе и заявить: вот я, вот мои книги, мои картины,
моя музыка, мое кино - он уже заявляет о своей индивидуальности.
Индивидуальность - это и есть, собственно говоря, его суть. А такой не
может ни с кем ужиться, такой не может ужиться ни с какой властью. И какая
власть - мне кажется, совершенно неважно. Например, когда Уильям Фолкнер
отказался от приглашения в Белый Дом, он это делал не по политическим
мотивам, а просто по причине несовместимости. Это другое дело.
С.КОРЗУН: Хорошо, возьмем пример из нашей истории, не такой уж давний. 91-й
год. Писатель Н., вышедший на баррикады к Белому Дому, а потом пришедший на радио "Эхо Москвы" и сказавший о том, что он поддерживает Ельцина и его
будущие реформы, - это, по-вашему, недопустимо? Это я о романтическом
периоде.
П.ВАЙЛЬ: Понимаете, российский художник всегда должен понимать, что любой его жест будет восприниматься политически. Он не имеет права поступать, как будто не будет последствий. Он должен знать, что за этим последует. Он должен знать, что чем громче его имя, тем скорее он будет использован в той или иной борьбе. Значит, он должен быть в оппозиции к любой власти.
С.КОРЗУН: Андрей?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я не знаю, про кого Вы говорите.
С.КОРЗУН: Я взял общий пример. Собственно, были примеры такие, наверное,
фамилии не надо вспоминать или не вспоминать.
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я знаю, что другой писатель - М., Максимов, когда приезжал сюда, просто был в бешенстве. Он говорил: "Как вы могли?! И Булат Окуджава, и Белла Ахмадулина, и ты!" Он на меня говорил: "Как ты мог поддержать расстрел Белого Дома?!" Потом я ему сказал, что я не поддержал его, и он удивился очень. Но это есть грань, когда кровь нельзя поддерживать.
С.КОРЗУН: Хорошо, Ростропович, 91-й год на баррикадах. Здесь, на площади
Дзержинского, здесь, в эфире не только радио "Эхо Москвы", но и у нас в том
числе, специально приехал для того, чтобы поддержать. Гражданская позиция:
перестает быть художником при этом?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я вам скажу, что я написал как-то про него, потому что мне
понравилась его фразочка. Он приехал сюда по поводу какого-то конгресса и
чтобы получить визу, он приехал на этот конгресс. Когда к нему пришли и
сказали, что Вы должны на конгресс ехать, он сказал: "Нет, я поеду к Белому
Дому, ебал я ваш конгресс!" И это грубое слово святое в его устах было.
С.КОРЗУН: Петр, возвращаясь к той же теме. Художник Н., писатель М., или
виолончелист Р. - это нормально?
П.ВАЙЛЬ: Можно поклониться или не поклониться его гражданской позиции, но
все-таки он человек, который лучше всех исполняет виолончельный концерт
Шостаковича и войдет в историю он этим, и лучше, если он сам об этом
забывать не будет.
С.КОРЗУН: Хорошо, а если год не 91-й, а 96-й и решается судьба страны, но
совсем по-другому на других президентских выборах. И вот некий человек
участвует в кампании в поддержку одного из двух кандидатов в президенты.
Перестает он быть интеллигентом, сущность его исчезает или нет?
П.ВАЙЛЬ: Мне кажется, что человек, занимающий четкую политически партийную позицию, конечно, поступается своим художничеством. И больше того, я уверен, что это так или иначе пагубно отразится на том, чем он занимается,
то есть на том его творчестве. Я думаю, что уж советская-то история таких
примеров полна, а российская, к счастью, пока еще не полна, но сколько мы
насчитываем новой российской истории? Ну, 10-12 лет. Подождите, еще увидим.
Да сейчас уже видим.
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Как живущий сейчас человек я согласен с Вами, Петр. Но для меня Пастернак - святой человек, который не потерял своего дара. И вы
знаете, с кем он встретился у гроба Ленина? Он встретился с Мандельштамом.
Не для того, чтобы плюнуть на его могилу, Ленина, а потому, что они были в
иллюзиях. Я считаю, что художник в плену иллюзий со своей стороны и он
должен так быть, он должен погибать вместе с людьми. И в этом, может быть,
их правда была.
С.КОРЗУН: 475 человек позвонили за 5 минут с ответом на наш вопрос. Сейчас
итоги подведем. Мы просили вас ответить на вопрос, должна ли интеллигенция
быть в оппозиции к власти с двумя вариантами ответа: да, должна, или нет,
необязательно. Как Вы думаете, Андрей, как распределились голоса? Что
считают слушатели "Эха Москвы"? Скорее должна быть в оппозиции или не
должна? Ваш прогноз?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Думаю, что должна
П.ВАЙЛЬ: 2/3 за то, что должна быть в оппозиции.
С.КОРЗУН: Очень близко. 63% считают, что интеллигенция должна быть в
оппозиции к власти, и 37% позвонивших считают, что нет, необязательно. При
этом, как мы уже говорили, необязательно соглашаться и жить в полном
согласии с властью, а можно власть вообще игнорировать. Андрей уже об этом
говорил. Игнорировать просто власть существующую. Многие говорят, что самое
лучшее государственное устройство - это то, в котором избиратели
вспоминают имя своего президента или претендента только в момент выборов.
П.ВАЙЛЬ: Как сказано у Бродского: "Свобода - это когда забываешь
отчество тирана". Я думаю, что это хорошая формула. Для чего нужна
государственная власть? Для двух, в общем-то, задач. Одна - это обеспечить
самых бедных, чтобы никто не голодал и никто не мерз. И вторая задача - уже
дать климат. Потому что власти нечего делать с человеком. Она ему,
человеку, не нужна. Она только может создать ситуацию, при которой человек
склонен быть свиньей или не склонен быть свиньей в большей или меньшей
степени. Вот и все. Вот единственное, что нужно от этой самой несчастной
власти.
С.КОРЗУН: Андрей, согласитесь?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Я согласен, с первым тезисом особенно. Я считаю, что в этом случае наша власть будет вечной - насчет мерзнуть и кушать нечего.
С.КОРЗУН: А как же в других странах? В некоторых решили, по крайней мере,
этот вопрос.
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Это независимо от власти было. Это экономика решала, я
думаю.
С.КОРЗУН: "Интеллигенция и экономика", я чувствую, будет следующая тема.
Должен ли интеллигент возглавлять биржу, коммерческое предприятие и т.д.
Но отдельно существует опять, если новое измерение дать? Экономика отдельно
от власти и отдельно от интеллигенции?
П.ВАЙЛЬ: Нет, опять можно создать ситуацию, при которой можно жить так,
можно жить этак. Возьмите самый простой пример. Идея благотворительности,
например, очень важная для культуры, для художника, колоссально важная.
Каким образом стимулируется эта благотворительность на Западе?
Налогообложением. Человеку становится не то что выгодно жертвовать деньги
на какие-то культурные начинания, но, по крайней мере, он на этом выигрывает
в престиже и мало проигрывает в деньгах. Таким образом, он Посмотрите, на
чьи деньги существуют колоссальные выставки. Это все какие-то компании:
"Мобил", "Тексако". Какое количество огромное частных пожертвований! В
Штатах вообще нет министерства культуры, как известно. Тем не менее, что-то
такое происходит, как мы знаем. Значит, государство способно создать
механизм. То есть оно само не руководит культурой, не руководит
художниками, но способно создать атмосферу, при которой художнику будет
лучше или хуже. Вот для чего нужно государство.
С.КОРЗУН: У нас нужна помощь государству, возможна она в цивилизованных
формах? Или Вы скептик в этом отношении?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: У нас вообще невозможно, потому что государство денег не
имеет. Но я думаю, что компании частные, предположим, Березовский, он уже
создал "Триумф". Это бескорыстная совершенно организация, которая дает 250
тысяч на одну премию и от этого ничего не имеет совершенно. Не говоря о
том, что еще какие-то спонсирования. Но спонсирование - это есть жертва,
это русское всегда-пожертвование, государство очень ревниво относится к
этому.
П.ВАЙЛЬ: Я думаю, что государство не только, как Андрей говорит, бедное, у
него нет денег. Оно еще хочет управлять, согласно известной поговорке: кто
платит, тот и заказывает музыку. Вот в чем главная беда. Потому что как
только государство начинает давать деньги, оно начинает управлять этими
делом, оно хочет знать, что там было на выходе, какое там кино получится.
Вот куда оно заглядывает. В этом-то вся и беда. Поэтому художник в
сегодняшней России не может быть, кроме тех, у кого есть выход на Запад,
на западный рынок художественный - он не может быть независимым, особенно
тот художник, который связан с производством - архитектор, кинематографист,
театральный режиссер. Бог с ним, с литератором. Он может что-то пописывать
и за копейки это дело издавать. Сейчас, слава богу, это возможно. Но как
только ты участвуешь в каком-то производстве искусства, связанном с
системой, техникой, с коллективом, с каким-то процессом производственным,
вроде киношного или архитектурного - все, на этом независимость кончается.
С.КОРЗУН: Андрей, Вам проще? Собственно, независимость и есть Ваш будущий вечер, когда он состоится где-то там: ни коллектива, ничего не надо? Или, как говорят, вспоминаю этот анекдот: собрал свой рабочий инструмент, пошел домой после концерта:
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Ну что же, первого декабря у меня будет вечер хотя бы в
театре "Школа современной пьесы" на Трубной. Приходите, кстати.
С.КОРЗУН: Чисто поэтический?
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ: Нет, там еще Игорь Бутман будет играть, саксофон. Я буду
читать новые вещи, новая книга вышла у меня, только что - "Девочка с
пирсингом", очень красивая, по-моему, там продаваться будет. Я сейчас не к
рекламе говорю, а просто там же это все делается бесплатно. Я, например,
бесплатно выступаю там, и Игорь тоже бесплатно будет играть, поэтому билеты
там недорогие. И это просто для народа мы делаем, и народ откликается
хорошо. Слава богу, есть такие бескорыстные люди, как Райхельгауз,
который дает сцену бесплатно. Он поклонник поэзии старой, там были вечера
памяти Булата Окуджавы. Так что приходите, посмотрите, это будет
практически неоплатоническая любовь и ответ на все ваши вопросы.
П.ВАЙЛЬ: Вот это замечательная схема.
С.КОРЗУН: Так что, может быть, изменится что-нибудь?
П.ВАЙЛЬ: Это замечательная схема работы. В данном случае Андрей
Вознесенский и Райхельгауз - друзья, один другому предоставляет площадку
для выступления. Чудесно, так и должно работать искусство. Но не всегда так
получается. Потому что если вам нужен кран для съемочной камеры, то вряд ли
вы найдете у себя приятеля какого-то на лестничной площадке, у которого
есть свободный кран. Тут уже нужно государство или какая-то компания,
которая заинтересована, а заинтересованность ее может стимулироваться или
придавливаться государством.
В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" были поэт Андрей Вознесенский и писатель Петр Вайль.

Оглавление раздела Главная страница