* * *

Друг мой, мы зажились. Бывает.
Благодать.
Раз поэтов не убивают,
значит, некого убивать.

1975


МОЛИТВА МАСТЕРА
(из "Дамы треф")

Благослови, Господь, мои труды.
Я создал Вещь, шатаемый любовью,
не из души и плоти - из судьбы.

Я свет звезды, как соль, возьму в щепоть
и осеню себя стихом трехперстным.
Мои труды благослови, Господь!

Через плечо соль брошу на восход.
(Двуперстье же, как держат папироску,
боярыня Морозова взовьет!)

С побудкою архангельской трубы
не я, пусть Вещь восстанет из трухи.
Благослови, Господь, мои труды.

Твой суд приму - хоть голову руби,
разбей семью - да будет по сему.
Господь, благослови мои труды.

Уходит в люди дочь моя и плоть,
ее Тебе я отдаю как зятю, -
Искусства непорочное зачатье -

Пусть позабудет, как меня зовут.

Сын мой и господин ее любви,
ревную я к тебе и ненавижу.
Мои труды, Господь, благослови.

Исправь людей. Чтоб не были грубы,
чтоб жемчугов ее не затоптали.
Обереги, Господь, мои труды.

А против Бога встанет на дыбы -
убей создателя, не погуби Созданья.
Благослови, Господь, Твои труды.

1974


МУРАВЕЙ

Он приплыл со мной с того берега,
заблудившись в лодке моей.
Не берут его в муравейники.
С того берега муравей.

Черный он, и яички беленькие,
Даже, может быть, побелей…
Только он муравей с того берега,
с того берега муравей.

С того берега он, наверное,
как католикам старовер,
где иголки таскать повелено
остриями не вниз, а вверх.

Я б отвез тебя, черта беглого,
да в толпе не понять - кто чей.
Я и сам не имею пеленга
того берега, муравей.

Того берега, где со спелинкой
земляниковые бока…
Даже я не умею пеленга,
чтобы сдвинулись берега!

Через месяц на щепке, как Беринг,
приплывет он к семье своей,
но ответят ему с того берега:
"С того берега муравей".

1973


ОЗЕРО

Кто ты - непознанный Бог
или природа по Дарвину, -
но по сравненью с Тобой,
как я бездарен!

Озера тайный овал
высветлит в утренней просеке
то, что мой предок назвал
кодом нечаянным: "Господи…"

Господи, это же ты!
Вижу как будто впервые
озеро красоты
русской периферии.

Господи, это же ты
вместо исповедальни
горбишься у воды
старой скамейкой цимбальной.

Будто впервые к воде выйду,
кустарник отрину,
вместо молитвы Тебе
я расскажу про актрису.

Дом, где родилась она, -
между собором и баром…
Как ты одарена,
как твой сценарий бездарен!

Долго не знал о тебе.
Вдруг в захолустнейшем поезде
ты обернулась в купе:
Господи…

Господи, это же ты…
Помнишь, перевернулись
возле Алма-Аты?
Только сейчас обернулись.

Это впервые со мной,
это впервые,
будто от жизни самой
был не периферии.

Годы. Темноты. Мосты.
И осознать в перерыве:
Господи - это же Ты!
Это - впервые.

1975


НОСТАЛЬГИЯ ПО НАСТОЯЩЕМУ

Я не знаю, как остальные,
но я чувствую жесточайшую
не по прошлому ностальгию -
ностальгию по настоящему.

Будто послушник хочет к Господу,
ну а доступ лишь к настоятелю -
так и я умоляю доступа
без посредников к настоящему.

Будто сделал я что-то чуждое,
или даже не я - другие.
Упаду на поляну - чувствую
по живой земле ностальгию.

Нас с тобой никто не расколет,
но когда тебя обнимаю -
обнимаю с такой тоскою,
будто кто тебя отнимает.

Когда слышу тирады подленькие
оступившегося товарища,
я ищу не подобья - подлинника,
по нему грущу, настоящему.

Все из пластика - даже рубища,
надоело жить очерково.
Нас с тобою не будет в будущем,
а церковка…

И когда мне хохочет в рожу
идиотствующая мафия,
говорю: "Идиоты - в прошлом.
В настоящем - рост понимания".

Хлещет черная вода из крана,
хлещет ржавая, настоявшаяся,
хлещет красная вода из крана,
я дождусь - пойдет настоящая.

Что прошло, то прошло. К лучшему.
Но прикусываю как тайну
ностальгию по настающему,
что настанет. Да не застану.

1975


ХОББИ СВЕТА

Я сплю на чужих кроватях,
сижу на чужих стульях,
порой одет в привозное,
ставлю свои книги на чужие стеллажи, -
но свет
должен быть
собственного производства.
Поэтому я делаю витражи.

Уважаю продукцию ГУМа и Пассажа,
но крылья за моей спиной
работают как ветряки.
Свет не может быть купленным или продажным.
Поэтому я делаю витражи.

Я прутья свариваю электросваркой.
В наших магазинах не достать сырья.
Я нашел тебя на свалке.
Но я заставлю тебя сиять.

Да будет свет в Тебе
молитвенный и кафедральный,
да будут сумерки как тамариск,
да будет свет
в малиновых Твоих подфарниках,
когда Ты в сумерках притормозишь.

Но тут мое хобби подменяется любовью.
Жизнь расколота? Не скажи!
За окнами пахнет средневековьем.
Поэтому я делаю витражи.

Человек на 60% из химикалиев,
на 40% из лжи и ржи…
Но на 1% из Микельанджело!
Поэтому я делаю витражи.

Но тут мое хобби занимается теософией.
Пузырьки внутри сколов
стоят, как боржом.
Прибью витраж на калитку тесовую.
Пусть лес исповедуется
перед витражом.

Но это уже касается жизни, а не искусства.
Жжет мои легкие эпоксидная смола.
Мне предлагали (по случаю)
елисеевскую люстру.
Спасибо. Мала.

Ко мне прицениваются барышники,
клюют обманутые стрижи.
В меня прицеливаются булыжники.
Поэтому я делаю витражи.

1975


* * *

Ты молилась ли на ночь, береза?
Вы молились ли на ночь,
запрокинутые озера
Сенеж, Свитязь и Нарочь?

Вы молились ли на ночь, соборы
Покрова и Успенья?
Покурю у забора.
Надо, чтобы успели.

У лугов изумлявших -
запах автомобилей…
Ты молилась, Земля наша?
Как тебя мы любили!

1972


ХУДОЖНИК И МОДЕЛЬ

Ты кричишь, что я твой изувер,
и, от ненависти хорошея,
изгибаешь, как дерзкая зверь,
голубой позвоночник и шею.

Недостойную фразу твою
не стерплю, побледнею от вздору.
Но тебя я боготворю.
И тебе стать другой не позволю.

Эй, послушай! Покуда я жив,
жив покуда,
будет люд тебе в храмах служить,
на тебя молясь, на паскуду.

1973


* * *

Я - двоюродная жена.
У тебя - жена родная!
Я сейчас тебе нужна.
Я тебя не осуждаю.

У тебя и сын и сад.
Ты, обняв меня за шею,
поглядишь на циферблат -
даже пикнуть не посмею.

Поезжай ради Христа,
где вы снятые в обнимку.
Двоюродная сестра,
застели ему простынку!

Я от жалости забьюсь.
Я куплю билет на поезд.
В фотографию вопьюсь.
И запрячу бритву в пояс.

1971


ПЕСНЯ ШУТА

Оставьте меня одного,
оставьте,
люблю это чудо в асфальте,
да не до него!

Я так и не побыл собой,
я выполню через секунду
людскую свою синекуру.
Душа побывает босой.

Оставьте меня одного;
без нянек,
изгнанник я, сорванный с гаек,
но горше всего,

что так доживешь до седин
под пристальным сплетневым оком
то "вражьих", то "дружеских" блоков…
Как раньше сказали бы - с Богом
оставьте один на один.

Свидетели дня моего,
вы были при спальне, при родах,
на похоронах хороводом.
Оставьте меня одного.

Оставьте в чащобе меня.
Они не про вас, эти слезы,
душа наревется одна -
до дна! -

где кафельная береза,
положенная у пня,
омыта сияньем белесым.
Гляди ж - отыскалась родня!

Я выйду, ослепший как узник,
и выдам под хохот и вой:
"Душа - совмещенный санузел,
где прах и озноб душевой.

… Поэты и соловьи
поэтому и священны,
как органы очищенья,
а стало быть, и любви!

А в сердце такие пространства,
алмазная ипостась,
омылась душа, опросталась,
чего нахваталась от вас".

1972


* * *

Ты поставила лучшие годы,
я - талант.
Нас с тобой секунданты угодливо
Развели. Ты - лихой дуэлянт!

Получив твою меткую ярость,
покачнусь и скажу, как актер,
что я с бабами не стреляюсь,
из-за бабы - другой разговор.

Из-за Той, что вбегала в июле,
что возлюбленной называл,
что сейчас соловьиною пулей
убиваешь во мне наповал!

1972
ФИАЛКИ
А.Райкину

Боги имеют хобби,
бык подкатил к Европе.
Пару веков спустя
голубь родил Христа.
Кто же сейчас в утробе?

Молится Фишер Бобби.
Вертинские вяжут (обе).
У Джоконды улыбка портнишки,
чтоб булавки во рту сжимать.
Любитель гвоздик и флоксов
в Майданеке сжег полглобуса.
Нищий любит сберкнижки
коллекционировать!
Миров - как песчинок в Гоби!
Как ни крути умишком,
мы видим лишь божьи хобби,
нам Главного не познать.

Боги имеют слабости.
Славный хочет бесславности.
Бесславный хлопочет:
"Ой бы, мне бы такое хобби!"

Боги желают кесарева,
кесарю нужно богово.
Бунтарь в министерском кресле,
монашка зубрит Набокова.
А вера в руках у бойкого.

Боги имеют баки -
висят на башке пускай,
как ручка над верхним баком,
воду чтобы спускать.
Не дергайте их, однако.

Но что-то же есть в основе?
Зачем в золотом ознобе
ниспосланное с высот
аистовое хобби
женскую душу жмет?

У бога ответов много,
но главный: "Идите к богу!"

… Боги имеют хобби -
уставши миры вращать,
с лейкой, в садовой робе
фиалки выращивать!

А фиалки имеют хобби
выращивать в людях грусть.
Мужчины стыдятся скорби,
поэтому отшучусь.

"Зачем вас распяли, дядя?!"
"Чтоб в прятки играть, дитя.
Люблю сквозь ладонь подглядывать
в дырочку от гвоздя".

1972


СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

Нигилисточка, моя прапракузиночка!
Ждут жандармы у крыльца на вороных.
Только вздрагивал, как белая кувшиночка,
гимназический стоячий воротник.

Страшно мне за эти лилии лесные,
и коса, такая спелая коса!
Не готова к революции Россия.
Дурочка, разуй глаза.

"Я готова, - отвечаешь, - это главное".
А когда через столетие пройду,
будто шейки гимназисток обезглавленных,
вздрогнут белые кувшинки на пруду.

1972


СКУКА

Скука - это пост души,
когда жизненные соки
помышляют о высоком.
Искушеньем не греши.

Скука - это пост души,
это одинокий ужин,
скучны вражьи кутежи,
а товарищ вдвое скучен.

Врет искусство, мысль скудна.
Скучно рифмочек настырных.
И любимая скучна,
словно гладь по-монастырски.

Скука - кладбище души,
ни печали, ни восторга,
все трефовые тузы
распускаются в шестерки.

Скукотища, скукота…
Скука создавала Кука,
край любимейший когда
опротивеет, как сука!

Пост великий на душе.
Скучно зрителей кишевших.
Все духовное уже
отдыхает, как кишечник.

Ах, какой ты был гурман!
Боль примешивал, как соус,
в очарованный роман,
аж посасывала совесть…

Хохмой вывернуть тоску?
Может, кто откусит ухо?
Ку-ку!
Скука.

Помесь скуки мировой
с нашей скукой полосатой.
Плюнешь в зеркало - плевок
не достигнет адресата.

Скучно через полпрыжка
потолок достать рукою.
Скучно, свиснув с потолка,
не достать паркет ногою.

1972

 

ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ ЗА СТОЛОМ

Уважьте пальцы пирогом,
в солонку курицу макая,
но умоляю об одном -
не трожьте музыку руками!

Нашарьте огурец со дна
и стан справасидящей дамы,
даже под током провода -
но музыку нельзя руками.

Она с душою наравне.
Берите трешницы с рублями,
но даже вымытыми не
хватайте музыку руками.

И прогрессист и супостат,
мы материалисты с вами,
но музыка - иной субстант,
где не губами, а устами…

Руками ешьте даже суп,
но с музыкой - беда такая!
Чтоб вам не оторвало рук,
не трожьте музыку руками.

1971


"АВОСЬ!" - ВСТУПЛЕНИЕ

"Авось" называется наша шхуна.
Луна на волне, как сухой овес.
Трави, Муза, пускай худо,
но нашу веру зовут "Авось"!

"Авось" разгуляется, "Авось" вывезет,
гармонизируется Хавос.
На суше барщина и Фонвизины,
а у нас весенний девиз "Авось"!

Когда бессильна "Аве Мария",
сквозь нас выдыхивает до звезд
атеистическая Россия
сверхъестественное "авось"!

Нас мало, нас адски мало,
и самое страшное, что мы врозь,
но из всех притонов, из всех кошмаров
мы возвращаемся на "Авось".

У нас ноль шансов против тыщи.
Крыш-ка!
Но наш ноль - просто красотища,
ведь мы выживали при "минус сорока".

Довольно паузы. Будет шоу.
"Авось" отплытие провозгласил.
Пусть пусто у паруса за душою,
но пусто в сто лошадиных сил!

Когда ж наконец откинем копыта
и превратимся в звезду, в навоз -
про нас напишет стишки пиита
с фамилией, начинающейся на "Авось".

1970


"АВОСЬ!" - ПИСЬМО РЕЗАНОВА - ДЕРЖАВИНУ

Тут одного гишпанца угораздило
по-своему переложить Горация.
Понятно, что он не Державин,
но любопытен по терзаньям:

"Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный.
Увечный
наш бренный разум цепляется за пирамиды, статуи, памятные места -
тщета!
Тыща лет больше, тыща лет меньше - но далее ни черта!
Я - последний поэт цивилизации.
Не нашей, римской, а цивилизации вообще.
В эпоху духовного кризиса и цифиризации
культура - позорнейшая из вещей.

Позорно знать неправду и не назвать ее,
а, назвавши, позорно не искоренять,
позорно похороны назвать свадьбою,
да еще кривляться на похоронах.

За эти слова меня современники удавят.
А будущий афро-евро-америко-азиат
с корнем выроет мой фундамент,
и будет дыра из планеты зиять.

И они примутся доказывать, что слова мои были вздорные.
Сложат лучшие песни, танцы, понапишут книг…
И я буду счастлив, что меня справедливо вздернули.
Вот это будет тот еще памятник!"

1970


ВАСИЛЬКИ ШАГАЛА

Лик ваш серебряный, как алебарда.
Жесты легки.
В вашей гостинице аляповатой
в банке спрессованы васильки.

Милый, вот что вы действительно любите!
С Витебска ими раним и любим.
Дикорастущие сорные тюбики
С дьявольски
выдавленным
голубым!

Сирый цветок из породы репейников,
но его синий не знает соперников.
Марка Шагала, загадка Шагала -
рупь у Савеловского вокзала!

Это росло у Бориса и Глеба,
в хохоте нэпа и чебурек.
Во поле хлеба - чуточку неба.
Небом единым жив человек.

Их витражей голубые зазубрины -
с чисто готической тягою верх.
Поле любимо, но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.

В небе коровы парят и ундины.
Зонтик раскройте, идя на проспект.
Родины разны, но небо едино.
Небом единым жив человек.

Как занесло васильковое семя
на Елисейские, на поля?
Как заплетали венок Вы на темя
Гранд Опера, Гранд Опера!

В век ширпотреба нет его, неба.
Доля художников хуже калек.
Давать им сребреники нелепо -
небом единым жив человек.

Ваши холсты из фашистского
бреда от изуверов свершали побег.
Свернуто в трубку запретное небо,
но только небом жив человек.

Кто целовал твое поле, Россия,
пока не выступят васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
хоть экспортируй их, сорняки.

С поезда выйдешь - как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь - все не уйдешь…

Выйдешь ли вечером - будто захварываешь,
во поле угличские зрачки.
Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,
всё васильки, всё васильки…

Не Иегова, не Иисусе,
ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо синий завет -
Небом Единым Жив Человек.

1973


РАЗГОВОР С ЭПИГРАФОМ

Александр Сергеевич,
Разрешите представиться.
Маяковский


Владимир Владимирович, разрешите представиться!
Я занимаюсь биологией стиха.
Есть роли
более пьедестальные,
но кому-то надо за истопника…

У нас, поэтов, дел по горло,
кто занят садом, кто содокладом.
Другие, как страусы,
прячут головы,
отсюда смотрят и мыслят задом.

Среди идиотств, суеты, наветов
поэт одиозен, порой смешон -
пока не требует поэта
к священной жертве
Стадион!

И когда мы выходим на стадионы в Томске
или на рижские Лужники,
вас понимающие потомки
тянутся к завтрашним
сквозь стихи.

Колоссальнейшая эпоха!
Ходят на поэзию, как в душ Шарко.
Даже герои поэмы "Плохо!"
требуют сложить о них "Хорошо!"

Вы ушли,
понимаемы процентов на десять.
Оставались Асеев и Пастернак.
Но мы не уйдем -
как бы кто не надеялся! -
мы будем драться за молодняк.

Как я тоскую о поэтическом сыне
класса "Ан" и "707-Боинга"…
Мы научили
свистать
пол-России.
Дай одного соловья-разбойника!..

И когда этот случай счастливый представится,
отобью телеграммку, обкусав заусенцы:
ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ
РАЗРЕШИТЕ ПРЕСТАВИТЬСЯ -
ВОЗНЕСЕНСКИЙ

1973

* * *

Теряю свою независимость,
поступки мои, верней видимость
поступков моих и суждений
уже ощущают уздечку,
и что там софизмы нанизывать!

Где прежде так резво бежалось,
путь прежний мешает походке,
как будто магнитная залежь
притягивает подковки!
Безволье какое-то, жалость…
Куда б ни позвали - пожалуйста,
как набережные кокотки.

Какое-то разноголосье,
лишившееся дирижера,
в душе моей стонет и просит,
как гости во время дожора.

И галстук, завязанный фигой,
искусства не заменитель.
Должны быть известными - книги,
а сами вы незнамениты,
чем мина скромнее и глуше,
тем шире разряд динамита.

Должны быть бессмертными - души,
а сами вы смертно-телесны,
телевизионные уши
не так уже интересны.
Должны быть бессмертными рукописи,
а думать - кто купит? - бог упаси!

Хочу низложенья просторного
всех черт, что приписаны публикой.
Монархия первопрестольная
в душе уступает республике.
Тоскую о милых устоях.

Отказываюсь от затворничества
для демократичных забот -
жестяной лопатою дворничьей
расчищу снежок до ворот.

Есть высшая цель стихотворца -
ледок на крылечке оббить,
чтоб шли отогреться с морозца
и исповеди испить.

1974

В коллекцию

На главную страницу