|
Андрей Вознесенский |
|||
|
|
Из закарпатского дневника Я
служил в листке дивизиона. Польза
от меня дискуссионна. Я
вел письма, правил опечатки. Кто
только в газету не писал (графоманы,
воины, девчата, отставной
начпрод Нравоучатов) — я
всему признательно внимал. Мне
писалось. Начались ученья. Мчались
дни. Получились
строчки о Шевченко. Опубликовали.
Вот они: Сквозь строй
И
снится страшный сон Тарасу. Кусищем
воющего мяса сквозь
толпы, улицы, гримасы, сквозь
жизнь, под барабанный вой, сквозь
строй ведут его, сквозь строй! Ведут
под коллективный вой: «Кто
плохо бьет - самих сквозь строй». Спиной
он чувствует удары: Правофланговый
бьет удало. Друзей
усердных слышит глас: «Прости,
старик, не мы — так нас». За
что ты бьешь, дурак господен? За
то, что век твой безысходен! Жена
родила дурачка. Кругом
долги. И жизнь тяжка. А
ты за что, царек отечный? За
веру, что ли, за отечество? За
то, что перепил, видать? И
со страной не совладать? А
вы, эстет, в салонах куксясь? (Шпицрутен
в правой, в левой — кукиш.) За
что вы столковались с ними? Что
смел я то, что вам не снилось? «Я
понимаю ваши боли, - сквозь
сон он думал, - мелкота, мне
не простите никогда, что
вы бездарны и убоги, вопит
на снеговых заносах, как
сердце раненой страны, мое
в ударах и занозах мясное
месиво
спины! Все
ваши боли вымещая, эпохой
сплющенных калек, люблю
вас, люди, и прощаю. Тебя
я не прощаю, век. Я
верю — в будущем, потом...» .
. . . . . . . . . . . . . . . . . Удар.
В лицо сапог. Подъем. 1963—1965 Лейтенант
Загорин Я
во Львове. Служу на сборах, в
красных кронах, лепных соборах. Там
столкнулся с судьбой моей лейтенант
Загорин. Андрей. (Странно..,
Даже Андрей
Андреевич, 1933, 174. Сапог 42. Он дал
мне свою гимнастерку. Она сомкнулась на
моей груди тугая, как кожа тополя. И
внезапно над моей головой зашумела
чужая жизнь,
судьба, как шумят
кроны… «Странно»,—
подумал я... Ночь.
Мешая
Маркса с Авиценной, спирт
с вином, с луной Целиноград, о
России рубят
офицеры. А
Загорин мой— зеленоглаз! Ах,
Загорин, помнишь наши споры? Ночь
плыла. Женщина,
сближая нас и ссоря, стройно
изгибалась у стола. И
как фары огненные манят — из
его цыганского лица вылетал
сжигающий румянец декабриста
или чернеца. Так
же, может, Лермонтов и Пестель, как
и вы, сидели, лейтенант. Смысл
России исключает
бездарь. Тухачевский
ставил на талант. Если
чей-то череп застил свет, вы
навылет прошибали череп и
в свободу глядели через
— как
глядят в смотровую щель! Но
и вас сносило наземь, косо, сжав
коня кусачками рейтуз. «Ах,
поручик, биты ваши козыри». «Крою
сердцем — это пятый туз!» Огненное
офицерство! Сердце
— ваш беспроигрышный бой, Амбразуры
закрывает сердце. Гибнет
от булавки болевой. На
балкон мы вышли. Внизу
шумел Львов. Он
рассказал мне свою историю. У
каждого офицера есть своя история. В
этой была женщина
и лифт. «Странно»,—
подумал я... 1965 См. также "Мостик" |
||
|
|
|||