Константин Кедров

МУЗА С ПИРСИНГОМ

«Изуверский кайф красоты» (так поэт обозначил пирсинг) победоносно шествует по планете. Для непосвя­щенных поясню: пирсинг — это превращение тела в сплошное ухо, увешанное сережками. Мочкой становятся самые неприкасаемые, укромные места. Принц Альберт, весьма известная личность викторианской эпохи, увен­чал скрытую вершину интимного шлема двумя кольцами. Непонятно только, как об этом узнала вся Англия. Ведь в эпоху королевы Виктории, известной строгостью своих нравов, даже пляжный костюм больше походил на латы или мундир. Фанатики сексуально-культового сериала про Мадам «О» повторили подвиг викторианского принца, проколов самую чувствительную часть женского тела и замкнув себя еще двумя кольцами. Одни утверждают, что пирсинг — это очень приятно, другие, что очень больно. Вероятно, правы и те, и другие. Кто хочет быть краси­вым, тот должен страдать. Ясно, что Джоконда конца двадцатого века сидела бы с пирсингом, замыкающим ее улыбку каскадом колец. Вознесенский увидел русскую Джоконду — серовскую «Девочку с персиками» в ее со­временном виде.

Не гадайте над Девочкой с персиками

с тайной мамонтовско-серовской.

Разгадайте девочку с пирсингом, проколовшую сердце сережкой.

«Разгадайте» — самое удачное слово, ибо пирсинг, воз­никший на острове Борнео, — тайный язык для посвя­щенных. Каждое колечко что-нибудь означает. В молодеж­ной культуре пирсинг тоже тайная знаковая система. Воз­несенский перевел ее на язык поэзии.

Его поэзия — Апокалипсис XX века. Конец света как нормальное состояние. Русская литература может суще­ствовать только в режиме хронического Апокалипсиса. Колечки пирсинга  - серебряные подковы для апокалипсического Пегаса.

Мы красотою опирсингованы.

Конь Блед — серебряными подковами.

Конь Блед — Пегас Вознесенского. Никто не воспри­нимает эпоху так интимно, так лично, так болезненно-доверительно. Вознесенский сорвал не только все одежды, но даже кожу. Есть Свобода на баррикадах Делакруа. У нее обнажена грудь — ее знамя, знамя свободы. Поэт создал русский образ Несвободы.

Соседка клялась, уродина,

что видела тайну мамину —

левый сосок, опирсингованный

орденом Трудового Красного Знамени.

На самом деле орден Трудовою Красного Знамени сам по себе похож на сосок, тем более что и привинчивался на грудь.                                 

Сальвадор Дали позавидовал бы зрению поэта, написавшего или нарисовавшего в своей последней поэме такой портрет своей эпохи:

% — это пирсинг левого века и правой ноздри.

Всегда приято присутствовать в момент открытия. Пря­мо как в кинофильме «Весна»: на глазах публики что-то там в солнечных колбах взрывается, переливается, и вдруг приборы всеми стрелками показывают — свершилось. Воз­несенский в прямом смысле на глазах у читателей впервые делает пирсинг строки:

Снами — На°ми.

Ее пуп — ОК!

Боди-арт-БОЭБОБИа°рт.

Пирсинг преображает тело.

Согнув спину в безумном рейде,

ухо едет на велосипеде.

 

Возникают новые ню Вознесенского:

Ну и перси! Дрожит колечком,

как милицейский свисток,

опирсингованный сосок.

 

Где-то начиная с 60-х годов появилась новая разновид­ность языческого идолопоклонства — обожествление по­колений. Этот советский юбилейный идиотизм радостно продолжила постсоветская критика, а ей стали подпевать новые генерации: генерация «К», генерация «П», генера­ции «X». На самом деле есть в литературе только одна генерация — генерация «Я».

Поколение Пресли?

Поколение пепси?

Что за бред! Каждый Лир — инфант.

У поэта на сердце пирсинг,

принимаемый за инфаркт.

 До чего же герб СССР с его ленточками вокруг серпа и молота похож на ухо, обрамленное' пирсинговым каскадом. А сама аббревиатура с тремя «С» так и просится в строку Вознесенского:

СССР — это пирсинг России.

 Некоторые места поэмы можно понять лишь в контек­сте тотального знания пирсинговой культуры. Тот же принц Альберт, гений пирсинга, не ограничился украшениями из колец на самой мужской части тела, но еще и вставил туда гантель.

Принц Альберт выжимал гантели.

Автономные губы пели.

Альберт вставил кольцо Сатурна.

Дамам дурно!

 Самая крутая группа в мире называется «Продиджи». Они продиджируют слух сквозь барабанные перепонки. Продиджист-прокалыватель, дефлоратор всего тела. «Мама, я прокололась». Собственно говоря, пирсинг имен­но это символизирует изначально, будь то невинные се­режки в мочках или изощренные проколы в день инициации, когда юношу подвешивают за спину на крюках, про­колов его кожу в нескольких местах сразу. Иногда он висит так три дня, чтобы заслужить титул мужчины, а потом всю жизнь в проколах, как ордена, торчат камни или ракушки.

Хватит, малыш, краснеть!

Смейся, как продиджист.

Боль. Секс. Смерть.

Это и есть жизнь.

Это и есть поэзия и муза Вознесенского, где «лунный серп — это пирсинг неба».

1999

 В оглавление раздела "Критика"

Главная страница