|
![]()
|
|
|
ПАСТЕРНАК — ТРАВКА РУССКОЙ
ПОЭЗИИ
115-летие поэта отметили вручением премии его
имени достойным лауреатам
 Десятого февраля исполнилось 115 лет Борису Пастернаку. С десяти утра
во дворе переделкинского Дома-музея резвились и читали
стихи (!) школьники. В это же время литературная Москва
прощалась с Татьяной Бек,
постоянным членом жюри премии
Пастернака…
Весь
день в Дом-музей непрерывным потоком шли люди. Экскурсии
планировалось закончить пораньше — родные поэта позвали
близких Дому людей на скромное чаепитие. Но экскурсия
затянулась. Пожилой господин с женой и двумя взрослыми
сыновьями все никак не уходил. Он уже несколько лет
собирался навестить, наконец, дом любимого поэта, да все
никак. И подумал, что откладывать больше нельзя, хотя бы
ради сыновей, и поехал. А после экскурсии спустился с
лестницы второго этажа — и умер. Прямо в доме любимого
поэта. В день его
115-летия.
А
двадцатого февраля в Доме ученых Андрей Вознесенский
объявил новых лауреатов ежегодной премии Пастернака: Олега Чухонцева, Юрия Арабова и младшего Фельтринелли, написавшего
книгу о своем отце (первом
публикаторе романа «Доктор
Живаго»).
Чухонцев
на вручении красивого памятного знака красиво
спародировал Вознесенского, а Арабов сказал, что его
поколение — «подпятидесятилетних» — предпочло слыть не
поэтами, а нормальными
людьми.
Захотелось
задать Андрею Вознесенскому, организатору и вдохновителю
премии Пастернака, несколько
вопросов.
—
Андрей Андреевич, многие премии в этом году прекратили
свое существование. Даже такие, как Пушкинская и
Аполлона Григорьева (в смысле денежного эквивалента).
Вроде бы Росбанк, финансировавший премию Аполлона
Григорьева, посчитал, что вокруг крупных премий
создается мелкий нездоровый ажиотаж, а сами премии никак
не влияют на литературный процесс. Что зачастую премия
выполняет функцию резинки для поддержания штанов того
или иного довольно посредственного литератора. И это не
по гамбургскому, а всего лишь по росбанковскому
счету.
Андрей
Андреевич, вы имеете непосредственное отношение к двум
замечательным премиям — к богатому «Триумфу» и скромной
премии Бориса Пастернака. На ваш взгляд, стоит ли
сегодня, когда интерес к литературе невысок, искать
получателей литературных
премий?
—
Конечно, стоит. Хотя премии всегда лучше давать, чем
получать. По-моему, банки не правы. Вопрос в принципе
ставится неверно. Ну как может премия влиять на
литературу? Если вы видели небольшой лазерный фильм,
который мы показали перед вручением премии Пастернака,
то должны были заметить, что в самих буквах имени —
ПАСТЕРНАК — уже все заложено: ТЕРН ПЕРА… НЕТ КПСС…
СЕСТРА… Все, что надо для поэта, есть в его имени. А
если сегодняшнюю дату «115» написать по латыни — СХV, то
получится СЕРП, КРЕСТ и ПЕРСТ. Вот что влияет на
литературу.
—
Я знаю, что в ящике письменного стола Пастернака лежала
папочка с надписью: «Андрюшины
стихи».
—
Да, Наталья Анисимовна Пастернак нашла. Поэтому во время
разгрома дома папка не пропала. Борис Леонидович имел
привычку, читая и Пушкина, и Толстого, и современную
литературу, ставить карандашом на полях, напротив
понравившихся абзацев строчек или стихов, не галочки, а
длинные
палочки.
—
Вы помните ваши
палочки?
—
Еще бы! Он был гений, а я — пацан. Я скоро эти стихи
опубликую.
—
Как все-таки удалось открыть Дом-музей опального поэта
после варварского
разгрома?
—
К власти пришел Михаил Горбачев — как оказалось, человек
образованный и просвещенный. Я написал ему довольно
сдержанное, сухое письмо, напомнив, что скоро сто лет
великому поэту, что пора восстановить справедливость и
прекратить безобразие. И что просто необходимо отметить
столетие поэта открытием Дома-музея в
Переделкине.
Горбачев
даже оплатил все расходы по открытию музея. Приехал Артур
Миллер, ушедший от нас в эти дни. Он тогда
сказал, что если бы во время войны Гитлер поймал
Пастернака, то расстрелял бы его дважды: сначала — как
еврея, а потом — как русского
интеллигента.
—
А помните, какой небывалый интерес поднялся во всем мире
к русской поэзии в годы горбачевских надежд? Почти как
при Хрущеве. Но сейчас в России интерес к поэзии упал,
тиражи мизерные. Вот вы много ездите по миру. Там тоже
перестали интересоваться нашей
поэзией?
—
Интерес остался ко всей русской культуре в целом. Просто
во время перестройки интересен был весь хлынувший из
России поток. Теперь выбирают. Но не было случая, чтобы
меня не спросили, что нового на поэтической ниве. В
Америке поэзию вытеснил рэп. Рэперы собирают аншлаги в
поэтических кафе, как когда-то мы с Евтушенко и
Ахмадулиной — на стадионах. А так как мы шаг за шагом
идем за Америкой, у нас тоже так будет. Рэп уже есть. И
он наступает на пятки
поэзии.
—
Ага, а литературу заменят сериалы. После показа «Идиота»
издательство «Вагриус» отметило, что с полок книжных
магазинов смели все книги Достоевского с идентичным
названием. А «Братья Карамазовы» стоят. Сейчас
снимается сериал «Доктор Живаго» по сценарию, кстати
сказать, сегодняшнего лауреата Юрия Арабова. Человек он
безусловно очень талантливый, но ведь постмодернист.
Основа постмодернизма — антицитата, и я слышала, что в
сценарии огромное количество вольностей и выдумок,
противоречащих если не замыслу, то сюжету романа и
характеру отношений между его героями. Допустимо ли, на
ваш взгляд, скармливать подрастающему поколению «Доктора
Живаго» в постмодернистском соусе, при этом сохранив
название оригинала? Особенно если помнить, что именно за
этот роман и пострадал
Пастернак.
—
В любом переводе должно быть много вольностей. Особенно
в переводе на язык кино. Оставляя смысл, можно менять
ритм и слова. Но я не читал
сценарий.
—
Что касается киноязыка, то любой сериал — это еще не
кино. Американский «Живаго» входит в какой-то
специальный мировой список фильмов, обязательных для
показа. И раз в год этот фильм показывают по
телевидению. Так сказать, для общего развития. Хотя
сегодня мне этот фильм кажется довольно
слабым...
—
Когда-то я был в полном восторге от этого перевода.
Дивная музыка, Омар Шариф в папахе и дубленке. Там,
кстати, замечательные кадры революции 1905 года. Тогда у
нас все было запрещено, и это был очень сильный прорыв.
Арабовского Живаго будет играть Олег Меньшиков. А он
актер лучше, чем Омар
Шариф.
—
Прежде были властители дум. Потом появились хотя бы
носители смысла. А сегодня? Почти все лучшие умы и
таланты ушли в пиар, превратившись, таким образом, в
переводчиков уже готового
смысла.
—
Именно так. Но неслучайно в последние годы имя
Пастернака зазвучало с новой
силой.
Пастернак
пошел в народ. Думаю, сейчас нет человека, кто бы не
знал Пастернака. Даже поп-дивы его поют. Интересный
процесс…
—
А кто, на ваш взгляд, вышел из шинели
Пастернака?
—
У него не было шинели, но, кажется, нет ни одного поэта,
который не вывалился бы из рукава его
плаща.
Анна
САЕД-ШАХ
Андрей
ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Прощание
с
книгой
I
Пронеслась
Россия с
гулом.
Как
в туннель, народ
мелькнул.
Русская
литература
называют
этот
гул.
Кто
вливает виски в
тюрю,
кто
бежит к
зарубежу.
В
русскую
литературу,
как
в тревогу,
ухожу.
Я
отвечу на «ату
его!»,
но
не вам, тов.
господа.
Русская
литература,
ты
— преддверье
Господа.
Ты,
в которой вместо
текста
черно-белый
шрифт
берез,
ты,
которая
естественно
совесть
повестью
зовешь…
Ежели
свобода-дура
в
нас осуществит
сполна
геноцид
литературы
—
то
свобода ли
она?
II
Что
такое книга?
Трудно
вам
вообразить
уже.
Телик
с титрами? Но
трубка
подключается
к
душе?
Что
такое книга?
Или
отработанный
прием?
или
генофонд
России,
притворившийся
шрифтом?
По
тебе гадаю,
книга,
ты
дрожишь в моих руках
—
безголовая,
как Ника
о
двух крохотных
крылах.
А
какая тайна
чтенья,
вдвоем,
в сквере
где-нибудь!
От
плеча идет
волненье:
«Можно
ли
перевернуть?».
Так
тысячелетье
длится
наше
чтенье
сообща.
Превращаются
в
страницы
два
прижатые
плеча.
III
Ты
не только слезы
Лизы
среди
кризиса
бумаг,
ты —
ломоть
идеализма,
территория
в
умах.
И
какую форму
примут
без
тебя наши
дворы
и
беременный
периметр
Вифлеемовой
горы?
«Что
такое Дух?» —
расстроясь,
врубит
гид по
телетуру.
—
А куда мы сдали
совесть?
—
В русскую
литературу.
1980
24.02.2005
|
| |
|
| |