Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
НА ЖИЗНИ НАПИСАНО «ЖАЛЬ»
Посвящения живым и мертвым
       
    
       МАРЛЯ ВРЕМЕНИ
       
       Я поздравляю Вас, Марлен Мартынович!
       Изящный рыцарь крутых седин.
       Я бы назвал Вас Марлен Монтирович,
       Марлен Картинович,
       Антиминфинович,
       друзьям — Мартелевич,
       врагам — Мортирович.
       Антимундирович такой один.
       Нет Маркса, Ленина, есть Мерилин.
       Марлен максимально незаменим.
       
       Для нас Вы были Политехничевич,
       хрычи хрущевские Вам ленты резали,
       аполитичный, не чечевичный,
       вы — очевидец новой поэзии!
       
       Когда нас душат новые циники,
       наследнички, нынешние ЦК,
       мы посылаем их на Хуциева!
       Пока работаем на века!
       
       Марлен Мартынович, надежда малая
       была когда-то, сейчас — не то.
       Время — как рана с присохшей марлею
       от Боба Марли к Марлон Брандо.
       
       В губерниях скука и троекуровщина.
       Нет Маркса, Ленина, но есть Марлен.
       Я бы назвал его Марлен Триумфович.
       Вы — марля времени, феномен.
       Январь 2005
       
       
       КОЛЯСКА РЕЯ БРЭДБЕРИ
       
       1
       Дюралевая бледная
       дурашливость лица.
       К нам выкатился Брэдбери
       русалкой колеса.
       
       Нас руки-ноги предали.
       С улыбкой «чао-чао»
       катился бедный Брэдбери
       улиткой wheel chair*.
       
       Мозги присохли к устричному чреву.
       Венера безрука, но есть руки Че.
       Ах, wheel chair! Ах, wheel chair!
       Сигара в уличной толчее.
       Закурим от червы.
       
       Нет коллапсу.
       Ах, уил чер!
       Катись, коляска!
       
       Может, гостья из будущего —
       дурацкая коляска?
       Как флейта, кости трубчаты,
       дюралевая ляжка.
       
       2
       Как хорошо в коляске
       по улице катить,
       винтами сладко лязгая,
       не дрыгать, не ходить!
       
       Нажраться и рычать,
       нажавши на рычаг!
       
       Все на собачьем уровне.
       Или — волчица села.
       Нестись жестяной урне!
       Мы — люди wheel chair!
       
       Все наши жены — трассы,
       когда с коляской страшной
       залазим на кровать.
       Их души вверх тормашками
       начнем колесовать…
       
       Общественность вручала
       ему призы. А он —
       башню III Интернационала
       ввернул в себя, как патрон.
       
       Чехов — wheel chair.
       Выставляет риск.
       Уличная черри —
       лучшая из рикш!
       
       3
       Выньте вену из левой руки, намотайте ее на правый локоть, как матросы и пожарные. И вот колесо готово. Главное — сохранять напор при помощи груши. И вертикальность. Потому что колеса все норовят мчаться горизонтально, как праща.
       
       Жизнь больничная плачевна.
       Кто с осанкой седока
       катит олух wheel chair,
       ниже всех, но свысока?
       
       Гимн мощнеет на распевах,
       я же ни в одном глазу,
       президент и королева,
       поднялись, а я — сижу.
       
       Кто очищенной редиской
       мчится, будто унитаз,
       шины автоматным диском
       вжал в себя, вооружась?
       Пиф-паф! Мотай, колясочка,
       как автомат Калашникова!
       
       Какое время вредное.
       Мы — все герои Брэдбери…
       Рой бред, бери грэйдерно,
       рей, Брэдбери! Великий Брэдбери!
       
       Над предками, над бреднями,
       запретами, зампредами,
       потрясная оряскина,
       волшебная колясочка,
       чтоб призраки корячились,
       чтоб выздоровел Караченцов —
       какое счастье! — мчась,
       300 столетий в час!
       
       Доверчивее мамонта,
       почуя благодать,
       народ, тобой обманутый,
       тебя начнет качать.
       
       И над толпой коляска
       взовьется, боже мой!
       Чтоб попа, как Аляска,
       сверкнула над тобой…
       15.04.2005
       
       
       СЮЖЕТ
       
       Другой, в Париже охеревший,
       подстриженный а-ля Киренский,
       напомнил слоган Спиваковых:
       «Не спи в оковах!».
       
       
       БИБЛИЯ
       Там Суламифь в канкан-оргазме
       танцует с головой Гангадзе.
       
       
       ВИРТУАЛЬНОЕ ВРУЧЕНИЕ
       I
       Я вручаю Пастернаковскую премию
       мертвому собрату своему,
       Бог нас ввел в одно стихотворение,
       женщину любили мы — одну.
       
       Пришло время говорить о Фельтринелли.
       Против партии пошел мой побратим.
       Люди от инстинкта офигели,
       совесть к Фигнер послана фельдъегерем,
       может, террор имитировал интим?
       
       Как спагетти, уплетал он телеграммы,
       профиль к Джакометти ревновал,
       я обложку книги coma amour
       c именем Джакомо рифмовал.
       
       В нем жила угрюмая отвага:
       быть влюбленным в Пастернака,
       злить печать,
       на свободу выпустить «Живаго»
       и в дубленки женщин наряжать!
       
       Я вручаю Фельтринелли-сыну
       золотой отцовский реквизит,
       как когда-то ему, мальчику, посыльным,
       Дилана автограф привозил.
       
       Чтобы мы, убогие, имели,
       если б Фельтринелли не помог?!
       По спинному мозгу Фельтринелли
       дьявола шел с Богом диалог…
       
       II
       Усмехаясь, ус бикфордовой змеился,
       шел сомнамбулический роман…
       Было явное самоубийство,
       когда шел взрывать опору под Милан!
       Женщина, что нас объединяла,
       режиссировала размах.
       Точно астероид идеала,
       в нас присутствовал Пастернак.
       
       Как поэт с чудовищною мукой,
       никакой не красный бригадир,
       он мою протянутую руку
       каменной десницей прихватил.
       
       Он стоит, вдев фонари как запонки,
       олигарх, поэт, бойскаут, шалопай.
       Говорю ему: «Прости, Джан Джакомо!».
       Умоляю: «Только не прощай!».
       
       Разоржаться мировой жеребщине,
       не поняв понятье «апельсин»!
       Тайный смысл аппассионатной женщины,
       тая отлетит необъясним…
       
       На майдане апельсины опреснили,
       нынче цвет оранжевый в ходу.
       Апельсины, апельсины, апельсины
       меня встретят головешками в аду.
       
       III
       Жизнь прошла. Но светятся из мрака,
       в честь нее зажженные в ночи,
       общим пламенем на знаке Пастернака
       две мужских горящие свечи.
       13.04.2005
       
       
       ОЗЕРО ЖАЛОСТИ
       
       Твои очи — Женевское озеро.
       Запрокинутая печаль.
       Кто-то бросил? Сама ли бросила?
       Жаль. На жизни написано: «ЖАЛЬ».
       
       Вспышки чаек, как приступы боли,
       что ко мне, задышав, спешат.
       Точно пристальные магнолии,
       украшающие ландшафт.
       
       Сплющен озера лик монголоидный.
       Вам в душе не летать уже…
       Нелетающие магнолии
       или парусник в форме «Ж».
       
       Упредивши мужские шалости,
       пережив успех и позор,
       мы спускаемся к озеру Жалости,
       может, главному из озер.
       Жизнь истоптана, как сандалии.
       В диафрагме люди несут
       это чувство горизонтальное,
       сообщающееся, как сосуд.
       
       Вздерни брючный манжет,
       как жалюзи!
       И летит, взяв тебя в полон,
       персональное озеро Жалости,
       перепончатое, как баллон.
       
       Жаль, жалейка не повторится!
       Жаль — Кустурица не Бежар,
       жаль — что курица не жар-птица,
       жаль.
       
       Жаль, прокладки, увы, не лампадки,
       озаряющие алтарь.
       А шарпея, смятого в складки,
       что, не жаль?
       
       Жальче, что моей боли схватки
       тебя бросят в озноб и жар.
       
       Почему это все продолжается,
       как элегия Балтрушайтиса?
       Кто у чаши отбил эмаль?
       Мы устали жалеть? Пожалуйста!
       
       Нету озера! Нету жалости!
       Опустите брючные жалюзи!
       Проживем без жалости… Жаль.
       
       Понимаю, есть женские козыри,
       шулер некая, точка ru!
       Шулер, некая точка рю,
       Чашу лермонтовскую допью...
       Тебе фото Женевского озера,
       точно зеркальце, подарю.
       18.05.2005
       
       * Wheel chair (англ.) — кресло-каталка.
       
       Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
       23.05.2005