Стихозы

Психотропные средства
против зависти и артроза.
Стихотворные срезы,
стихозавязь или стихозы.

Нас зовут гены Альфы
и Омеговы гены.
“Как живешь?” — “Гениально!”
Это несовременно.

БГ-для двоих

Борис Гребенщиков —
Брысь! для гробовщиков
Стихоза
Пускай фанаты в Переделкине
ждут на пеньках.
Он пел ва-банк.
Он написал на беспределе:
“Буддийский панк”.

Из гроба вычехлив гитару,
буддист, но без бубенчиков.
Он пел нам новое и старое —
Б.Г. — Борис Гребенщиков.
Он пел для нас одних с тобою.
Намокли ягоды в кульке.
И Бог невидимой рукою
держал бородку
в кулаке.

А ты сидела в стиле диско,
с глазами, полными луной
и солнцем,
спелым по-буддийски
над непробудною страной.

“Панкуешь?” —
спросит христианство.
“А хулишь”? —
говорит буддизм.
“Страданье”, —
говорит Пространство.
“Свобода”, —
сам в ней убедись.

Нам, безголосым, он — как Сопот
и христианский стадион.
Уйдя в великий полушепот,
был этим грандиозен он.

И кто-то в черных лимузинах
на фоне неба пролетал,
И изгибался Илюмжинов
во власти инопланетян.

Дистанционной Камасутрой
Ты мне сияла через стол.
И эхо въелось в нашу утварь,
не зная, что Б.Г. ушел.

А где-то рядышком есть Истина.
Но рацио заполнил бланк.
И почему на нем написано:
дурацкое “Буддийский панк”?!

Стихозавязь

Можно ль выжить, звучание
вынув,
звук, как гибель, испепелим,
Например, война гибеллинов…
Гибеллин. Гобелен, Цеппелин.

Стихоза

“Войди, Призрак!”
Антреприза анапеста.

Люблю подарки

Я брожу в твоей рубашке,
из меня растут цветы.
Отовсюду улыбаешься
Недосказанная ты.

От трех до четырех

В окошках свет погас.
Замолкнул пустобрех.
Пошел мой лучший час —
от трех до четырех.

Стих крепок, как и чай.
Нас посещает Бог.
Шла служба при свечах
от трех до четырех.

И Хайдеггер, дымясь
камином кочерег,
попросвещает нас
от трех до четырех?

Как слышно далеко,
как будто возле вас
разбили молоко,
спустили в унитаз.

Вы слышите — мосхит?
Или поет москит?
От трех до четырех
наш мир не так уж плох!

Пускай я в жизни лох
и размазня пирог,
но я сейчас пророк!
и смысла поперек!

Люблю я в три проснуться
и озирать чертог,
Конфуция коснуться
и спать без задних ног.

Я сам не разумел
идею, что изрек.
Но милиционер
вдруг взял под козырек.

Я без тебя опять.
Как отыскать предлог,
чтоб досуществовать
от трех до четырех?
Кто в дверь звонит? Мосгаз?
Не слушайте дурех.
И не будите нас
от четырех до трех.

Сестра

Если кто всенародно
обоссан,
или просто подмыться пора,
вас обнюхает, как опоссум,
сострадающая сестра.

Уроженница Нарьян-Мара,
спецуборщица стольких НИИ,
жизнь по-своему понимала,
что она — в сострадании.

Зарплату беря как данность,
не жалуясь на Минфин,
родила сыночка-дауна,
лобастого, как дельфин.

Бог ввел тебя в сострадание — недозированный морфин.
на шейке твоей увядает
сморщенный парафин.

Пруд в окнах,
как Мастроянни,
подергивает щекой.
Откуда, сестра состраданья,
живет в тебе свет такой?

Откуда в тебе боль личная?
несешься, не чуя ног,
когда над стеной больничной
панически бьет звонок?!

Человеческие отправления —
безумные поезда…
Мы знаем лишь направления —
не ясно только — куда.

Когда же придет день Судный —
и душу уже не спасти,
сестра пододвинет вам судно
и ласково скажет: “Поссы”.

Жизнь

Благодарю за ширь обзора.
За Озу, прозу, и в конце
за вертикальные озера
на непокрашенном лице.

Растворение

Я обожаю твои вареники
с темной вишнею
для двух персон,
Стихотворение есть
растворение
Меня в тебе,
и тебя — во всем.
Стихотворение.
Тобой навеяно.
Оно — растворенное в ночь
окно.
Ты никогда не варила
вареники.
Стихотворенье все равно.

Стихотворение лежит
за речкою,
Где, отражаемые росой,
Коленки закидывают вверх
кузнечики,
как мы закидывали с тобой.

Я принимаю благоговейно
ликбез могил и небес акрил.
За предстоящее претворение
в Того, Кто Истину мне
открыл.

Беллада

Сколько нам сулит аварий
родендроновский синдром?
Сколько раз нам закрывали,
Белла, твой аэродром?
Стихоза
За полвека правления
Беллы,
Государыни русской поэзии,
В нас поэзия подобрела,
государственно бесполезная.

Непростительно, что поэты
не приносят конкретной пользы:
даже пользователи Интернета,
и те хочут летать — не ползать.

Белла выглядела не слабо:
Белла ждет авиатрапа,
как Сатурново кольцо,
под аэродромом шляпы
светит белое лицо.
(Русские Манон Леско
любят белое лицо.)

И с ее аэродрома,
как с ладошки малыша,
песни радости и стона
улетают не спеша.

Шляпы взлетная дорожка
закругляется, крива,
С нее слетают неотложно
Головокружащие слова.

Описав кольцо Сатурна,
мчит страна по окружной.
Мало петь неподцензурно,
надо еще быть зурной.

В небе тянут как подтяжки, треуголники гусей.
В шапке Маномаха тяжко,
в шляпе Беллы — тяжелей.

Наша музыка —
не абсурдная,
Просто в джазе —
одни ударные.
Я скажу тебе: “Безрассудная
Государыня!
Арестуйте меня и кокните,
как слепца-аккордеониста!
Ты страной правишь
инкогнито.
Придуряешься диониской.
Твои подданные истерично
про тебя сочинят легенды.
Продают в ночных электричках
твои краденые рентгены.

Сами мы себе как атланты.
Наша творческая судьба —
стать рабом твоего таланта,
как сама ты его раба.
Белокаменные палаты,
Разрушающие децибелы
Мне страшнее,
чем все бен ладены,
если ты отвернешься, Белла”.

Белла мне не отвечает,
думая: “как все ветшает”.
Может, думает она:
“Господи, пошли всех на…”

Хорошо летать без кляпа.
Подо мной Москва проплыла.
Точно тень от Беллиной шляпы,
накрывает ее тень крыла.

Но уже подо мной Тироль,
Машет шляпа ночными перьями.
Не бывает Беллы II-ой.
Белла — Первая.

Русские европейцы

Рурская немощь
мчится к коллапсу.
Русская немочка
катит коляску.

Лузгаем семечки.
Как ты устала,
русская немочка
из Казахстана.
Вся эта хевря
оплачена в евро —
Эти убожества
сентиментальные —
прачки, уборщики,
подметальщицы.

Марик из Марфино,
Принц из Стамбула,
Русская мафия
немцев обула.

Ваши луддиты — все голубые.
Наши бандиты женщин любили.
Как на Владимирском
лесоповале
Водкой блондиночку запивали!..
На фотографии лик ее страшен,
Русская мафия, мафия рашн.

Послала всех на фиг
из теплых кальсон
Русская мафия
с человечным лицом.

Узкие валютные воткните
запонки,
Русской революции
берегитесь, западники.

Научные товарищи, налить
по рюмке!
Научим разговаривать
всех по-русски.

Десятиклассницы
на Пикадилли…
“Класс! Мы в школе
вас проходили”.

Годы проходят, лучшие годы,
лучшие кодлы нашей свободы.

Ах, наша юность! Ах Голден
Палас!
Что-то аукнулось, что-то
осталось.
Ах, Голден Парус, ах Голден
Палас!
Как нетопырь оттопыренный
палец.

Золото Голден, молодо Голден,
Кто не угоден, значит, не Голден.
Годен не Голден, годен? —
не Голден.
Мы в Новый год
просыпаемся в полдень.

Пусть продолжается
праздник Господень.
Сильных на подиум!
Ты ж не бездарный певец
подворотен,
Ты всенароденен,
как греческий ордер.
Хватит.
Лежи неприлично свободен,
Как к голой попе
привинченный орден.

Телефон

Кафе. Неглинная
или Трубная.
Гудки длинные.
Возьми трубку.
Слова полые,
Словам хрупко,
Их трубка полная —
возьми трубку.
Возьми горячую,
возьми правду
своими пальчиками
прохладными…
Я же не лезу
тебе под юбку.
Ушла? Прелестно!
Возьми трубку.
Гудки длинные.
Обрыв на линии?
Интрига Круппа?
Возьми трубку!
Тебя зарезали?
Скажи трупу
ради поэзии
взять трубку.
В эфире модную крутят группу.
О чем поет она?
“Возьми трубку!”
Вы все свидетели
моей печали.
Чтобы ответили,
чтоб трубку взяли.
Ты безответная,
неужто трудно
хоть раз в столетие
взять трубку?

Плач по юности

Когда проходит молодость —
Кранты миропорядку!
Как будто в вашем мобиле
украли подзарядку.

Когда проходит молодость,
не бегайте по знахарям.
Вас озарит, как молния,
изнанковыми знаками.

Ведь секс — не только
молодость.
Себе не изменяя,
займитесь, как сейсмологист,
иными временами.

Лунная дорожка

Мы пьяные после дожора.
Уложена лунной плитой,
бежит вдоль забора дорожка,
проложенная тобой.

Роса, как китайские ложки,
цветы нагибает, светясь.
Останутся ножки да рожки
от тех, кто гуляет сейчас.

Неведомый автор дорожки,
ты думала ли о нас?

Уж выскользнет осторожно,
как зеркальце для бритья,
бежит вдоль забора дорожка
бытия и небытия.