Первое
вступление Старый корвет — самый юный
модный
тысячу
лет. Вышел на улицу без намордника
старый
поэт. В ужасе дети.
Полыми флейтами
свищет
скелет. Вдруг проклянет он наше
столетие, страшный
поэт? Делакруа
рисовал куртизанку —
свобода, как
марафет. Сейчас вурдалаки кличут
Тарзаново
острый
сюжет Ежесекундно рождается
заново
новый
поэт. В жизни для женщин,
в хохоте встречных
смерти
ища, Старый поэт, ты бессмертен
и вечен,
как человеческая
душа! Душа
народа на предъявителя. Возраста
нет. Где моя вера, шар из
финифти? Слово в зените через
запрет? Новые
русские, извините, я — старый
поэт. Вступление
второе В окне качнулось
Подмосковье. И шишка на башке, как
шиш. Расплачиваюсь
кровью за
Париж. За
то, что жил как понарошке. Стезя
хронически крива. Вероника из
неотложки анализирует
кровя. Сапог
в Париже пахнет
рыжиком, и разделяется в тоске
желанье жить и умереть
в
Париже на жизнь в Париже и peace-ТЭЦ
в
Москве. Значит,
поэт во мне не помер, и кровь стекает,
горяча, заляпавши барочный
номер расквашенного
москвича. Везут куда-то. Нервы
выли. По шороху
нетопыря я не забуду вас,
ночные парижские
госпиталя! Мне
эта ночь казалась адом. Моча в пробирках.
Выл упырь. Кто-то пропитым русским
матом раскаивался, что
убил. Тюремною
была больница. Наружка соблюдала
зоны. Преступника ждала
полиция, наручники в
операционной. Умение
не оскудело, и мне, вчерашнему
божку, сегодняшние студенты
зашили через край
башку. Так
трогательно и искренне с повязкою, как
после драки, автографами вас на
выставке преследовали
вурдалаки. Но некто страшный
и
невидимый, меня, любимца
Холла-Town, за прегрешения,
по-видимому, послал в
нокдаун. И
понял я, пусть однобоко: в годах, что
мимо пронеслись, есть дактилоскопия
Бога и жизни расщеплённый
смысл. Навязчивы,
как
Мастроянни, пройдут мисс Слава,
мисс
Успех, единственно мисс
Состраданье
окажется нужнее
всех… Я
за спасенье от тюремщины опять Тебя
благодарю. Обретшая надежду
Женщина, одну тебя
боготворю!
1 Удаляются
во времени и пушкины, и
пастернаки. От кого ты опять
беременна? В у р д а л а к
и. Таня Ларина спит,
бабуся. Мчит кибиточка
удалая. Над губою краснеет
бусинка. Вурдалачка. И
Гоген с его таитянкой, и Пушкин с его
“Анчаром” — бессмертие из смертных
тянут на
шару. И
женщины — легковерные, чередой
керосиновых ламп… Лермонтов —
вамп. Мерилин
вряд ли была святая. Как хотелось вам
бы!.. Цветаевы —
вампы. Возрастные
пятна форели, все мы — доноры
ГУЛАГА. За мадонной
Рафаэля тыща рожиц
вурдалаков! Слово
юзеру и лазеру! Мост качается на
вантах. Дальше — недоступно разуму.
Мозг кончается на
вампах.
2 Гарика
Вампукова мучили газы. Перестал ужинать.
Муки продолжались.
“Может, я беременен? —
подумалось, — от Вамдамова из Бирюлёва?”.
Озябшему заду
вспомнилась горячая плоть.
Вамдамова мучили
грёзы. Ему виделась брюлловская
сисястая амазонка с газовым
шифоном. Она мчалась сквозь
него, задевая его
выменем. Снятся юные коровы
Брюллову из
Бирюлёва.
3 Вы
— вампы (с утра несчастные
банты круты, как ртутные
лампы), лолиты,
иоланты! “Пиявки
а-ля Вивальди, нам крови живой подайте!”
— пить просят больные
гланды веласкесовской инфанты!..
Мне б
в теле шприц ощутить!.. Мы — ВАМПЫ!
Беззащитные
чудища, трансплантирующие
таланты. Мы — вампы!
У всех —
мобильники… Всё
больше неестественного,
искусственного: автомобильный нерест
летит из
Кунцева. “Бамперная
культура” — назовём мы их, эти бессмертные
образы, оставленные нам умершими и
удаляющиеся от нас, подобно красным стоп-кранам, горящим в
снегу. Не дай Бог им развернуться и
понестись обратно, назад, на свою Родину, куда они имеют
право, сметая всё на своём
пути. Мы все погибнем под
бампером. Бампериализм
— последняя стадия
каннибализма Даже
у Монтеня не всё
переврано. А вторая
материя хочет крови от
первой. Подмешавши
к лаванде веселящийся
газ, василевские
ванды доносили на нас.
Вампилова
утопили. По-английски “болото” —
swamp. ВУРДАЛАГЕРНАЯ Россия
— теперь обоюдный
вамп. Не
Наина трясёт клюкою — прядь наивная из
“Ленкома”. Как люксорно звучит
Глюк’Оза! Композиторская
глаукома. Революции
реакционны: “Взять вокзал, а потом
почтамт”. Гениальные
моционы: человечеством правит
ямб! Я
— вамп, Я замученный
зомби. Кровь — источник
тепла. Под зурабовской
бронзой как рука
затекла Жизнь сосу из
читателей, губы
раскровеня, но Мадонне
Констабиле не прожить без
меня! Моей
донорской кровью помогаю
десанту. Жизнь вторую открою
Я Марселю
Дюшану. Катерининская
берёза тронет бёдрами, и мне —
амба. После с нею
разберёмся, мы —
Вампы!
4 Время
— оно шикарное, если
обыкновенное, и будущее время оказывается
позади. Ширак меня
ошарашил: “Вы помните, мэтр,
наверное, как вместе мы
выступали в Meson de
poesie?” Оба
президента закусывали
эклерами, шли годы 80-е, ушастые,
как
жираф, мы были все влюблены
тогда, и, переводчик
Лермонтова, слушал наше
чириканье молодой и тощий
Ширак! Прошу
вас, переведите стрелки ваши
назад: государственные
вердикты пусть по-лермонтовски
говорят! По-лермонтовски
мятежно, нездешне, порой
угрюмо, По-лермонтовски электрическая
туча начнёт
стриптиз. К себе
возвратись не нашей, а лермонтовской
Думой. Не в Сорренто и не в
Палермо по-лермонтовски —
вернись! Русская
поэтесса, похожая на
шинкарку, протыривалась
бюстом сквозь полицейский
пост, и очередь,
лизавшая нашему и
Шираку, виляла, как
вопросительный, витиеватый
хвост. Плыл
клевер на гобеленах, как мулине моток.
И, вздохнув, вернулся
халатно к обязанностям
Ширак. И Лермонтов в
маскхалате пил гранатовый
сок. Лермонтов —
вурдалак.
5 Мы
— итоги распада. Наши боги
распяты. Мы —
вампята. Мы
дети словесности, теледиеты. Детишки,
мордейте! Потоки
воздушные над праздничным
Тушино, как кофе над
турочкой. Где
истина, в пирсинге? В ранней
лысине? Бумагомараки! Деды
— Вудро Вильсоны, Мы —
вурдалаки. Чесночные
попки, как тесные
скобки из сказочки
Гоцци. Ку-ку,
педофилы! Всё сердцу
постыло… Кровиночки
хоцца
6 —
Револьвер ментов — Спи,
дурак… Лермонтов —
вурдалак. Все
реплики комедиантские (и до и после
войны), все подвиги
космодемьянские уже
совершены. Назвал
он книгу “Живаго”, непреодолимо
веруя, что кровь вторая живая
когда-нибудь станет
первою. Время
не окупается, пока нас всех не сожрёт.
ПРОИСХОДИТ
ПЕРЕОККУПАЦИЯ ЖИВЫХ
ОСТАВШИХСЯ ЖЕРТВ
7
Не оскудели
пиршества, российские
Сан-Суси. Я столько дружил с
вампиршами! Проси мою жизнь!
Проси! Сияют
глаза большие. Вовсе ты права. Но скажи.
зачем ты
опустошила свою лучшую часть
души Свобода
нам — каталажка, твой рот — перочинный
нож. Красивая
вурдалакша, без крови моей
умрёшь. И
некто потусторонний, поступками не
шокируя, какой-нибудь
пост-Ставрогин пьёт кровь из Рафа
Шакирова. Молодой
Жак Ширак вместе с молодым русским поэтом хищно и плотоядно поглядывал на
их сегодняшние отяжелевшие фигуры в туманном Елисейском дворце.
Атлетические Отелло разминались на небесах, неуёмные, как наймиты
Гвинеи-Бисау. 143 Гамлета мерцали, выдуманные мертвецами. Некая энергия
расправляла их. Интеллектуалов до сих пор гипнотизирует Свамп, заикающийся
на последней букве. Свампидзе ведёт телепрограммы.
8 Купите
онучи от фирмы
“Гуччи”! (Русалкины
штучки могучей кучки).
Балакиревы —
вурдалаки. Беслан
нам ввёл
внутримышечные: шаромыжникам и
волхвам. Русалка опустошила
Даргомыжского.
Вамп. “Пытай,
пытай, тов. Мюлер, новый
штамп”. “М.Ю.ЛЕРмонТОВ” —
новый
вамп. И
маячат вдоль Кандалакши, свободные, как
такси, красивые
вурдалакши, Господи, их прости!
Единственно
неподсудная сосущая страсть
питья, сообщающиеся
сосуды бытия и
небытия. Вампиры
напировались, их крови анализ: Белые
Шариковы красные Шариковы. Шариковы любые
розовые, оранжевые и голубые. Николай
Кровавый Володя Картавый. Холестерин
“хайль” исторически простим. Гемоглобин
МГИМО глобален, блин. Реакция Вассермана
вексель срама. Эрекция, как у
гиппопотама. Вырос сахар вирус
страха. Мера подончества fucking Фокин
мэр из Подольска. Пейте пустырник хренов
Плюс капли от олигофренов. В аграрной
стране дефицит агрегатов, плюс обиды на
олигархов. На пейсах свет багровый
кипит как самовар напейся своей крови,
самовамп. Порнуха, варнаки,
живу без
валторн. Уже в Пастернаке
есть пост и
терн. Живем любовью, пот хребта, капельки
крови со лба Христа Матисса щемящий
мотив Или брызги фонтана Треви
антисемитизм в крови. |