Барков
Этим маем во время моей
краткой поездки в Нью-Йорк владелец отеля «Челси»,
загадочный Стэнли, видимо, в поощрение за
опубликованные в тот же день «Нью-Йорк
таймсом» мои трагические стихи, поместил
меня в знаменитый номер 822. Суит этот славен
уникальным древним скульптурным камином из
белого мрамора с медной инкрустацией. В его
мраке и разглядел я видение Баркова.
Классик российской
словесности среди нравов современности
видится наивным со своим патриархальным и
целомудренным порно. Пушкин воспитан
Ариной Родионовной, Державиным, французами
и Барковым. На «Онегина» повлияла легкость
барковской интонации. Как сказывают, поэт
скончался, залезши с головой в камин,
выставив наружу свое голое завершение с
воткнутым в него последним стихотворением.
Изумленные лакеи, крестясь, развернули
последние стихи барина: «Жил грешно и
умирал смешно».
Чтобы воссоздать
мемориальный образ, я объездил уйму
антикварных лавок и секс-шопов, пока не
нашел в Виллидже, на Кристофорстрит, в
лавочке под мистической вывеской «Абракадабра»
симметричное подобие призрака. Полдня
сусальным золотом я выводил на мраморе
строки поэта.
Инициальное барковское «б» —
«В», как он подписывался по-французски, и
славянское «в», завершающее его фамилию,—
обрамляли образ. Цвет вызвал дискуссии.
Камин требовал огненного. Часть
посетителей, как, например, историк Артур
Шлезинджер и художник Валерио Адами с
семьями склонялись к королевскому пурпуру,
многие русские ценители ратовали за
торжественное червонное золото.
Искусствовед Джоан Бак интересовалась, как
я буду вывозить с собой камин.
Представляю читателям оба варианта.
Полюса высшего и низменного
высекают искру искусства.
Когда-то другое Большое «б»
мировой поэзии—Андре Бретон, тоже
запрещенный тогда на моей родине, встретил
меня на пороге своей артистической берлоги
тестом: «Что на что похоже — биде на гитару
или гитара на биде?» «Биде на гитару»,—
выпалил я. Мэтр обнял меня, признав во мне
поэта: «Да, ибо поэзия идет от низшего к
высшему». Я же уточнил: «Да, но вопрос в том,
чья гитара и чье биде? Биде Прекрасной Дамы
возвышеннее всех гитар...»
Вскоре я уехал домой.
Вывозить камин я не стал. В арендуемом мной
переделкинском кабинете есть кирпичный,
попроще.
Но на заокеанском мраморе
навеки остались золотые строки поэта.
