|
|
ПАСТЕРНАК — ТРАВКА РУССКОЙ
ПОЭЗИИ 115-летие поэта отметили вручением премии его
имени достойным лауреатам Десятого февраля исполнилось 115 лет Борису Пастернаку. С десяти утра
во дворе переделкинского Дома-музея резвились и читали
стихи (!) школьники. В это же время литературная Москва
прощалась с Татьяной Бек,
постоянным членом жюри премии
Пастернака… Весь
день в Дом-музей непрерывным потоком шли люди. Экскурсии
планировалось закончить пораньше — родные поэта позвали
близких Дому людей на скромное чаепитие. Но экскурсия
затянулась. Пожилой господин с женой и двумя взрослыми
сыновьями все никак не уходил. Он уже несколько лет
собирался навестить, наконец, дом любимого поэта, да все
никак. И подумал, что откладывать больше нельзя, хотя бы
ради сыновей, и поехал. А после экскурсии спустился с
лестницы второго этажа — и умер. Прямо в доме любимого
поэта. В день его
115-летия. А
двадцатого февраля в Доме ученых Андрей Вознесенский
объявил новых лауреатов ежегодной премии Пастернака: Олега Чухонцева, Юрия Арабова и младшего Фельтринелли, написавшего
книгу о своем отце (первом
публикаторе романа «Доктор
Живаго»). Чухонцев
на вручении красивого памятного знака красиво
спародировал Вознесенского, а Арабов сказал, что его
поколение — «подпятидесятилетних» — предпочло слыть не
поэтами, а нормальными
людьми. Захотелось
задать Андрею Вознесенскому, организатору и вдохновителю
премии Пастернака, несколько
вопросов. —
Андрей Андреевич, многие премии в этом году прекратили
свое существование. Даже такие, как Пушкинская и
Аполлона Григорьева (в смысле денежного эквивалента).
Вроде бы Росбанк, финансировавший премию Аполлона
Григорьева, посчитал, что вокруг крупных премий
создается мелкий нездоровый ажиотаж, а сами премии никак
не влияют на литературный процесс. Что зачастую премия
выполняет функцию резинки для поддержания штанов того
или иного довольно посредственного литератора. И это не
по гамбургскому, а всего лишь по росбанковскому
счету. Андрей
Андреевич, вы имеете непосредственное отношение к двум
замечательным премиям — к богатому «Триумфу» и скромной
премии Бориса Пастернака. На ваш взгляд, стоит ли
сегодня, когда интерес к литературе невысок, искать
получателей литературных
премий? —
Конечно, стоит. Хотя премии всегда лучше давать, чем
получать. По-моему, банки не правы. Вопрос в принципе
ставится неверно. Ну как может премия влиять на
литературу? Если вы видели небольшой лазерный фильм,
который мы показали перед вручением премии Пастернака,
то должны были заметить, что в самих буквах имени —
ПАСТЕРНАК — уже все заложено: ТЕРН ПЕРА… НЕТ КПСС…
СЕСТРА… Все, что надо для поэта, есть в его имени. А
если сегодняшнюю дату «115» написать по латыни — СХV, то
получится СЕРП, КРЕСТ и ПЕРСТ. Вот что влияет на
литературу. —
Я знаю, что в ящике письменного стола Пастернака лежала
папочка с надписью: «Андрюшины
стихи». —
Да, Наталья Анисимовна Пастернак нашла. Поэтому во время
разгрома дома папка не пропала. Борис Леонидович имел
привычку, читая и Пушкина, и Толстого, и современную
литературу, ставить карандашом на полях, напротив
понравившихся абзацев строчек или стихов, не галочки, а
длинные
палочки. —
Вы помните ваши
палочки? —
Еще бы! Он был гений, а я — пацан. Я скоро эти стихи
опубликую. —
Как все-таки удалось открыть Дом-музей опального поэта
после варварского
разгрома? —
К власти пришел Михаил Горбачев — как оказалось, человек
образованный и просвещенный. Я написал ему довольно
сдержанное, сухое письмо, напомнив, что скоро сто лет
великому поэту, что пора восстановить справедливость и
прекратить безобразие. И что просто необходимо отметить
столетие поэта открытием Дома-музея в
Переделкине. Горбачев
даже оплатил все расходы по открытию музея. Приехал Артур
Миллер, ушедший от нас в эти дни. Он тогда
сказал, что если бы во время войны Гитлер поймал
Пастернака, то расстрелял бы его дважды: сначала — как
еврея, а потом — как русского
интеллигента. —
А помните, какой небывалый интерес поднялся во всем мире
к русской поэзии в годы горбачевских надежд? Почти как
при Хрущеве. Но сейчас в России интерес к поэзии упал,
тиражи мизерные. Вот вы много ездите по миру. Там тоже
перестали интересоваться нашей
поэзией? —
Интерес остался ко всей русской культуре в целом. Просто
во время перестройки интересен был весь хлынувший из
России поток. Теперь выбирают. Но не было случая, чтобы
меня не спросили, что нового на поэтической ниве. В
Америке поэзию вытеснил рэп. Рэперы собирают аншлаги в
поэтических кафе, как когда-то мы с Евтушенко и
Ахмадулиной — на стадионах. А так как мы шаг за шагом
идем за Америкой, у нас тоже так будет. Рэп уже есть. И
он наступает на пятки
поэзии. —
Ага, а литературу заменят сериалы. После показа «Идиота»
издательство «Вагриус» отметило, что с полок книжных
магазинов смели все книги Достоевского с идентичным
названием. А «Братья Карамазовы» стоят. Сейчас
снимается сериал «Доктор Живаго» по сценарию, кстати
сказать, сегодняшнего лауреата Юрия Арабова. Человек он
безусловно очень талантливый, но ведь постмодернист.
Основа постмодернизма — антицитата, и я слышала, что в
сценарии огромное количество вольностей и выдумок,
противоречащих если не замыслу, то сюжету романа и
характеру отношений между его героями. Допустимо ли, на
ваш взгляд, скармливать подрастающему поколению «Доктора
Живаго» в постмодернистском соусе, при этом сохранив
название оригинала? Особенно если помнить, что именно за
этот роман и пострадал
Пастернак. —
В любом переводе должно быть много вольностей. Особенно
в переводе на язык кино. Оставляя смысл, можно менять
ритм и слова. Но я не читал
сценарий. —
Что касается киноязыка, то любой сериал — это еще не
кино. Американский «Живаго» входит в какой-то
специальный мировой список фильмов, обязательных для
показа. И раз в год этот фильм показывают по
телевидению. Так сказать, для общего развития. Хотя
сегодня мне этот фильм кажется довольно
слабым... —
Когда-то я был в полном восторге от этого перевода.
Дивная музыка, Омар Шариф в папахе и дубленке. Там,
кстати, замечательные кадры революции 1905 года. Тогда у
нас все было запрещено, и это был очень сильный прорыв.
Арабовского Живаго будет играть Олег Меньшиков. А он
актер лучше, чем Омар
Шариф. —
Прежде были властители дум. Потом появились хотя бы
носители смысла. А сегодня? Почти все лучшие умы и
таланты ушли в пиар, превратившись, таким образом, в
переводчиков уже готового
смысла. —
Именно так. Но неслучайно в последние годы имя
Пастернака зазвучало с новой
силой. Пастернак
пошел в народ. Думаю, сейчас нет человека, кто бы не
знал Пастернака. Даже поп-дивы его поют. Интересный
процесс… —
А кто, на ваш взгляд, вышел из шинели
Пастернака? —
У него не было шинели, но, кажется, нет ни одного поэта,
который не вывалился бы из рукава его
плаща. Анна
САЕД-ШАХ
Андрей
ВОЗНЕСЕНСКИЙ Прощание
с
книгой I Пронеслась
Россия с
гулом. Как
в туннель, народ
мелькнул. Русская
литература называют
этот
гул. Кто
вливает виски в
тюрю, кто
бежит к
зарубежу. В
русскую
литературу, как
в тревогу,
ухожу. Я
отвечу на «ату
его!», но
не вам, тов.
господа. Русская
литература, ты
— преддверье
Господа. Ты,
в которой вместо
текста черно-белый
шрифт
берез, ты,
которая
естественно совесть
повестью
зовешь… Ежели
свобода-дура в
нас осуществит
сполна геноцид
литературы
— то
свобода ли
она? II Что
такое книга?
Трудно вам
вообразить
уже. Телик
с титрами? Но
трубка подключается
к
душе? Что
такое книга?
Или отработанный
прием? или
генофонд
России, притворившийся
шрифтом? По
тебе гадаю,
книга, ты
дрожишь в моих руках
— безголовая,
как Ника о
двух крохотных
крылах. А
какая тайна
чтенья, вдвоем,
в сквере
где-нибудь! От
плеча идет
волненье: «Можно
ли
перевернуть?». Так
тысячелетье
длится наше
чтенье
сообща. Превращаются
в
страницы два
прижатые
плеча. III Ты
не только слезы
Лизы среди
кризиса
бумаг, ты —
ломоть
идеализма, территория
в
умах. И
какую форму
примут без
тебя наши
дворы и
беременный
периметр Вифлеемовой
горы? «Что
такое Дух?» —
расстроясь, врубит
гид по
телетуру. —
А куда мы сдали
совесть? —
В русскую
литературу. 1980 24.02.2005 |
| |
|
| |