Пермская краевая газета "Звезда" № 74 (31638) от 9 июля 2010

Святой источник
10 июля исполняется сорок дней, как прервался земной путь великого русского поэта Андрея Вознесенского

Юрий БЕЛИКОВ 09 июля 2010

Никогда не слышал в Переделкино кукушку. Соловьи — да. Другие певчие? Сколько угодно. А тут как будто во глубине древесной мышца сердечная сокращается. Дважды. Потом — молчок. Снова учащённое «ку-ку», взбалтывающее воздух. Опять тревожная пауза. Я направляюсь к Святому источнику.

В этом заповедном месте, каковым официально обозначено Переделкино, его все знают. Бьющий из-под земли ключ с прозрачной студёной водою освящён установленным рядом крестом с изображением Спасителя.

Андрей и Анна

На пути к роднику — дача Андрея Вознесенского, примыкающая к дому-музею Бориса Пастернака. 1 июня в 11.09 (время отпечаталось на моём мобильном) я поравнялся с дачей и позвонил по известному мне номеру. Дня за три до этого, ещё будучи в Перми, разговаривал по телефону с Зоей Богуславской, знаменитой Озой, героиней одноимённой поэмы и многих других стихов, женой и душехранительницей великого поэта. Голос её, обычно наделённый каким-то летним ликованием, на этот раз был угасшим, тронутым хрипотцой неизбежного. Она поведала, что Андрей после операции, 12 мая, когда ему исполнилось 77 и его пришли поздравлять близкие люди, благодарил их только светом глаз, что, если до этого, несмотря на затяжную болезнь, распространившуюся на последнее 15-летие, продолжал писать стихи (я вспомнил название его давней и пронзительной статьи — «Муки музы»), то теперь сам уже не пишет — диктует. (Тут я подивился: «диктует»! То есть мог бы ведь не писать, не диктовать — столько им уже создано неопровержимого, а из него продолжает бить Святой источник поэзии, не подвластный телесной неволе). Впрочем, Оза вдруг обнадёжила (а может, всё уже предвидела?), что дня через четыре ему должно быть полегче, поэтому «приезжайте — и вы должны с ним встретиться». И вот я звоню, поравнявшись с дачей.

— Юра, — сразу же узнала она мой голос, — я не могу сейчас с вами говорить. У нас — «cкорая»…

— Понял. Всё-ооо… — на длинном выдохе вырвалось у меня.

В этот миг хлынул ливень. До того дождик только накрапывал, а тут крупные струи ударили по раскрытому зонту, да так, что я ощутил, как вибрирует его материя. Я начал молиться — просить Господа продлить дни Андрея Андреевича. При этом сразу же ощутил бессилие слов. Иногда чувствуешь, как они срабатывают во время молитвы. А сейчас… Будто брошенное на чашу весов краткое, но длинно-тяжёлое «всё-ооо» перетягивало все другие слова. Я не дошёл до Святого источника — двинулся назад, к писательскому Дому творчества. Вскоре пронзила весть: около 12-ти часов прервался земной путь поэта Андрея Вознесенского. Значит, я подошёл к его даче и позвонил в тот миг, когда?..

ДИАГНОЗ КАМНЕРЕЗА

Не думал, что мне придётся писать объявление о кончине и месте захоронения своего «поэтического отца». Книгу избранного «Аксиома самоиска» он подписал так: «Дорогому Юре — с сердечной и звёздной близостью». И вот теперь по просьбе вдовы поэта, испугавшейся интернет-разночтений, по которым похороны должны состояться то в Переделкино, то на Новодевичьем кладбище, я пишу, во-первых, о дате их — 4 июня, во-вторых, о месте — это Новодевичье. Зоя Борисовна обеспокоена тем, что люди целыми вагонами садятся в электрички и едут в Переделкино, тогда как Андрей будет предан земле рядом с родителями на Новодевичьем.

Похолодевшими пальцами пишу сразу три объявления: одно — чтобы вывесить в старом корпусе Дома творчества, другое — в новом, третье, на отысканной дежурной администраторшей картонке (чтобы покрупнее вывести буквы), — где-нибудь у ворот переделкинского кладбища. Буквы не слушаются, не располагаются равномерно, один фломастер выдыхается, ищу другой, чувствую, как переклинивает мою орфографическую моторику. Спрашиваю у дежурной, чего никогда бы не сделал ранее: как пишется «на Новодевичьем» — через мягкий знак или?.. Клея и скотча в арсенале Дома творчества не оказывается. Медсестра Валентина (в Доме творчества — немало писателей преклонного возраста) выдаёт мне медицинский пластырь, чтобы приклеить объявление. Попутно рассказывает: ещё недавно была у Вознесенского на даче — делала процедуры, и он, рассматривавший до этого веер фотоснимков, попросил её помочь «разложить их по теме». Что она и сделала.

По телефону Оза предлагает: «Возьмите нашу машину, чтобы съездить до кладбища». Зачем? Тут минут 15 быстрого ходу. И вот я у ворот переделкинского погоста, по коему когда-то водил юных поэтов незарастающей тропой — сначала «к Арсению Тарковскому», потом, по курсу, «к Борису Пастернаку»…

— Там, рядом, ещё — Корней Чуковский, — пробует просветить меня повстречавшийся у ворот плечисто-мускулистый надгробных дел мастер в синем комбинезоне.

— Знаю! — киваю ему как заправский кладбищенский сталкер. Мысленно перечисляю: и Роберт Рождественский, и Семён Липкин, и Саша Ткаченко, и Толя Кобенков, и Юрий Щекочихин, и Александр Межиров, и Михаил Алексеев (надо помнить такого прозаика-фронтовика, некогда возглавлявшего журнал «Москва» и проделавшего путь от романа «Солдаты» к роману «Драчуны»). А сколько ещё троп зарастающих, могил писателей полузабытых, а то и вовсе окружённых забвением?.. Знакомый мне переделкинский житель, носящий подходящее ему прозвище Ёж, отыскал на этом кладбище могилу Георгия Владимова, за которой, похоже, никто не ухаживает. Того самого, написавшего «Верного Руслана», «Генерала и его армию» — образцы горькой русской прозы второй половины ХХ века… Волею провидения Ёж стал посмертным «Верным Русланом» Владимова — приглядывает за местом его упокоения.

Между тем камнерез уже прочитал мою «картонку». И, пока нет отлучившегося кладбищенского смотрителя, который формально (никто не будет против!) должен мне разрешить продёрнуть между металлическими прутьями забора объявление о том, что «похороны Андрея Вознесенского состоятся на Новодевичьем кладбище», мы обмениваемся репликами. Надгробных дел мастер:

— Было бы правильней, если бы Вознесенского похоронили здесь, в Переделкино, у могилы Пастернака — его учителя… И все бы сюда приезжали. Хотя, где кому лежать, решается там, наверху, — указывает он синими очами не то в небо, не то в располагающийся где-то на недосягаемой для простых смертных высоте некий синдикат земных регулировок. Узнав, что я из Перми, произносит:

— Интересный город! Я там жил пацаном. В Голованово. В Перми помню ЦУМ, цирк, Речной вокзал… Не знаю, есть ли они сейчас?

— ЦУМ и цирк — на прежнем месте, — заверяю нечаемого земляка. А вот на Речном вокзале теперь Музей современного искусства Марата Гельмана. Знаете такого?

— Кто ж его не знает! — усмехается надгробных дел мастер. И добавляет: — Похоже, что Россия больна гельмонеллёзом.

Ух, и сказал! Между тем прибыл смотритель и, глянув на мою «картонку», разрешил укрепить её у кладбищенских ворот.

«ЖИЗНЬ В ИТОГЕ НЕ СЛОЖИЛАСЬ…»

В те дни все газеты пестрели крупными заголовками о кончине Андрея Вознесенского. Московский кинорежиссёр и поэт Сергей Князев обратил внимание на один из них — в метро кто-то развернул газету: «Прими, Господь, поэта улиц и со святыми упокой!»

«Поэт улиц»… Не абсолютно, но близко. Помните у Маяковского: «Улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать»? А помните, как раннего Вознесенского, автора «Треугольной груши», упрекали в авангардизме, зауми и «недосягаемости для масс»? Прошло время, и улица заговорила его языком. Он дал ей язык, хотя и немало у неё позаимствовал. И стал вдруг не только досягаем, но едва ли не прост. Возможно, тут уместна такая параллель: когда-то итальянский язык называли вульгарной латынью. Позднее он стал самым пригодным для пения. И вот улица поёт: «Плачет девочка в автомате…», «Летайте самолётами Аэрофлота, любите на лету…», «Барабан был плох, барабанщик — бог…», «С первого по тринадцатое старых ищу друзей…», «Ты меня на рассвете разбудишь…»

Иосиф Раскин, автор «Энциклопедии хулиганствующего ортодокса» и частый паломник поэтических вечеров Вознесенского, рассказывал: «Однажды при нём я прочитал в неком женском кругу его стихотворение «Бьёт женщина». Всем понравилось. Однако, как я убедился, никто из присутствующих этой вещи доселе не читал и не слышал. «Как же так? — спросил я Вознесенского. — Они не знают этого замечательного вашего стихотворения!» На что он ответил: «Зато они знают «Миллион, миллион, миллион алых роз…»

В ответе — мягкая усмешка. Конечно, Андрей Вознесенский стал не только «поэтом улиц», хотя когда-то полушутливо признался: «Грешен, люблю цыганщину!» Наверное, сей титул в некотором роде льстил, но, как сказал Арсений Тарковский, «на пригреве тепло, только этого мало». Да, если улица начнёт сейчас раскрывать книги «своего поэта», она там отыщет немало собственных слов и словечек, даже целые речевые обороты, в том числе, не самые подходящие, предположим, для зала имени Чайковского. Но если она будет заглядывать дальше, то увидит, кроме своего зеркального, и зазеркальное отражение. В день похорон А. А., ранним утром, на мой мобильный пришла sms-строфа:

Здесь живу,
где подыхает живность.
Надо делать что-то — не тужить.
Жизнь моя в итоге не сложилась.
У народа не сложилась жизнь.

И подпись: А. Вознесенский. Сначала холодок пробежал по позвоночнику. Потом всё-таки я определил по исходящему номеру — это прислал один из моих московских друзей. Затем подумал: «Чем вам не зазеркальный ответ про «поэта улиц»? Разве жизнь у народа сложилась? И разве жизнь поэта может сложиться, если «у народа не сложилась жизнь»? И то, что на гражданскую панихиду, проходившую в ЦДЛ, прислали свои соболезнования главы государств — не только Дмитрий Медведев, Владимир Путин, но и Александр Лукашенко, и Михаил Саакашвили — не свидетельство ли того, что «поэт улиц» разговаривал на равных с сильными мира сего, да он и сам был сильным мира? Может быть, в этом смысле он был «последним поэтом, последнейшим», как написал много лет назад именно о Вознесенском пермяк Владислав Дрожащих. А то, что падкие до vip-персон телевизионщики выхватывали камерами то Игоря Николаева, то Олега Табакова, то Николая Караченцова с супругой или тех, кто на сцене — Евгения Евтушенко, Андрея Дементьева, Евгения Рейна, Виктора Ерофеева, а
потом ничтоже сумняшеся посетовали: мол, на прощание с Вознесенским поэты не пришли, — не подтверждает ли это наличие того самого, охватившего Россию гельмонеллёза — новейшего перекоса в иерархии ценностей?

А поэтов-то 4 июня как раз собралось много. Они просто тихо и скорбно сидели в зале или двигались в медленном потоке к установленному на сцене гробу, по меньшей мере, не страдая от того, насколько памятны телевизионщикам их лица, потому что несли тогда в своих сердцах единственно возможный груз страдания — горечь от ухода великого собрата.

АНДРЕЙ, ВНУК АНДРЕЯ

Чем он был болен? Давайте сейчас не будем надевать фартук патологоанатома. Он, чей голос заставлял замирать зал Политехнического и стадион в Лужниках, сам поведал о своей главной трагедии: «Голос теряю…»:

Веру наивную не верну.
Жизнь раскололась.
Ржёт вся страна,
потеряв всю страну.
Я ж — только голос…

И всё-таки — не только. Сегодня много говорят и пишут, какую в последние годы боль причиняло ему каждое движение. Тем неизмеримее его самообладание, которому я был свидетель. Дверь в их переделкинский сад отворилась, поэта вела, придерживая под руку, Оза. Вдруг А. А. увидел меня. Я заметил её недоумение, граничащее с испугом, когда он отстранил Озу и двинулся без поддержки, сам. Навстречу мне шёл… подросток. Не в смысле угловатости или порывистости движений — так высушила его болезнь. Потом, когда А. А. погрузится в пластиковое кресло, установленное у дачи, он, слушая меня, будет болтать ногой, как это делают непоседливые дети. Везде, и в саду у беседки, и особенно по перилам крыльца, ведущего в дом, точно вокруг были сплошные потайные дверцы, привинчены никелированные ручки. Впрочем, о том, как А. А. преодолевал недуг, лучше расскажет живущая калитка в калитку с его дачей поэтесса Олеся Николаева, с которой в ряду других поэтов мне довелось выступать 9 июня на вечере памяти Андрея Вознесенского в зале РИА «Новости»:

— Вознесенский был человеком невероятно мужественным. «Андрей Андреевич, вы хромаете?» — «Нет-нет-нет, я мозоль натёр». Он не хотел ничего демонстрировать. Потом, когда это стало очевидно, сохранял удивительное благодушие. В его глазах поселился свет смирения и кротости. И это тяжелейшее испытание, которое было ему послано и которое он выдержал — немощь тела, он преодолевал тем, что продолжал писать стихи. Его сознание было очень ясным и точным. В нём происходило абсолютное духовное созревание. Об этом свидетельствуют изумительные строфы, выходившие из-под его пера. И я уповаю на то, что он, конечно же, перешёл в Вечность.

На том же вечере, выступив, «как профессиональный биограф», поэт, литературовед и президент Фонда Достоевского Игорь Волгин обмолвился о том, что «мы не знаем Вознесенского, всей подосновы его жизни, которая часто бывает у великих поэтов. А стихи его как раз говорят, что такая подоснова была».

Теперь, когда земные весы перестроились в пользу небесных, когда из Америки на похороны отца прилетела его дочь Арина Вознесенская, можно коснуться и этой подосновы. Описывая в «звездинской» публикации свою встречу с Андреем Андреевичем в кафе гостиницы «Редиссон-Славянская», которая пришлась на май 2007-го, из-за естественной мужской солидарности я умолчал о том, что, кроме нас двоих, был ещё третий участник этой встречи. Вернее, участница. Вознесенский сидел за столиком с моложавой дамой. «Анна Вронская», — представилась она.

Дальний пласт моей памяти воскресил историю о романе Андрея Андреевича с некой юной особой, к которой он даже уходил от Зои. Но лучше всего, наверное, об этом расскажут стихи самого А. А.:

На суде, в раю или в аду
скажет он, когда придут истцы:
«Я любил двух женщин, как одну,
хоть они совсем не близнецы».
Всё равно, что скажут,
всё равно…
Не дослушивая ответ,
он двустворчатое окно
застегнёт на чёрный шпингалет.

Я сделал несколько снимков, один из которых вы видите сегодня в «Звезде». Вскоре Анна поделилась со мною радостью и ответными фотографиями: через несколько дней после нашей встречи, в США у Арины, дочери Андрея и Анны, родился сын, который был наречён двойными именем и фамилией: Франческо Андрей-Де Роса Вознесенский.

ПЕРЕДЕЛКИНО — Пермь

P. S. Поймал себя на мысли, что перестал ходить к переделкинскому Святому источнику. Попробовал объяснить: наверное, потому, что, идя по этой улочке, я подспудно предполагал встретить на ней нечаянно прогуливающегося бога. Судя по всему, сейчас меня останавливает внутренний вопрос: зачем ходить к Святому источнику, если на ней бога больше не встретишь?

P.P.S. редактора. Происшествие, которое случилось 10 декабря 2007 года в вашингтонском Соборе святителя Николая.