ВЕК ВОЗНЕСЕНСКОГО

— Ну вот-с, не угодно ли. Ведь это же дурная наследственность. Пакостнее и представить себе ничего нельзя. Впрочем, виноват, у меня ещё хуже. Отец — кафедральный протоиерей».

Это, конечно, Михаил Булгаков, это 1925 год, и профессор Преображенский позволяет себе слегка поерничать. Он еще не может себе представить, до каких масштабов доведут большевики свою селекционную деятельность.

Что такое селекция — знает не только ученый, но и крестьянин. В выращенном урожае он отбирает лучшие семена на посадку. Создает элиту, улучшает генофонд. Ему и в голову не придет производить селекцию наоборот — скармливать скоту или пускать на другие нужды лучшие семена. Селекция наоборот, поражение генофонда целого народа есть геноцид. Не нужно уничтожать всех подряд, достаточно уничтожить элиту.

Коммунистическая диктатура осуществила настоящий геноцид народа, в течение десятков лет физически уничтожая или изгоняя из страны носителей культуры (дворянство), духовности (священников), предприимчивости (буржуазию), трудолюбия (состоятельных крестьян), интеллекта (ученых и писателей).

Твердо можно сказать что больше всего пострадало от геноцида духовное сословие. Достоверной статистики уничтожения до сих пор нет, но вот две неоспоримые цифры. По данным на 1916 г., в РПЦ насчитывалось 143 архиерея. Когда в сентябре 1943 г. Сталин приказал собрать Собор для предъявления союзникам (делегации Англиканской Церкви) то НКВД удалось найти только 19 архиереев.

Церковь как институция была фактически уничтожена. Но мало того — искажалась и уничтожалась память о священниках и их роли в жизни народа, в общественном сознании. Создавался как типичный образ попа — обладателя всех возможных пороков, паразита и врага трудового народа.

Сословие священнослужителей, как и остальные сословия в дореволюционной России, в основе своей было наследственным. На протяжении десятков лет представители одного рода служили в церквях одного уезда или одной губернии. Чаще всего происходило так: сын священника, окончив духовную семинарию и перед принятием сана женившись на поповне, наследовал со временем приход своего тестя. Семьи священников были, как правило, многодетными и в силу этого небогатыми, трудовыми. Дети, рожденные в духовном звании, в среде, чужой пороков и соблазнов, не развращенной барством и не подавленной рабством, отличались здоровьем душевным, да обычно и физическим. Существенно и то, что духовенство было в России единственным сословием, имевшим право на бесплатное (и очень неплохое) образование: сыновья священников обучались в семинариях, а дочери — в женских епархиальных училищах.

Из поколения в поколение эти люди занимались одним и тем же: вели богослужение (что требует знания наизусть сложных текстов), проповедовали (здесь необходимы литературные и ораторские способности), исповедовали, (для чего нужно было хорошо понимать человека, т.е., быть психологом), были регентами церковных хоров, учили детей в церковно-приходских школах. Наверное, накапливались в этом сословии какие-то устойчивые признаки. Например, любовь к публичным выступлениям, склонность к морализаторству, интерес к человеческой душе. Когда сегодня человек понимает, что это в каком-то смысле наследственное, он начинает терпимее относиться к качествам, которых до этого отчасти стыдился. Не нужно изживать эти способности. Нужно найти способ их применения. Например, стать учителем. Или поэтом.

Духовное происхождение мало занимало Вознесенского в молодости. В семейной легенде об архимандрите Андрее Полисадове его скорее интриговало то, что прапрадед был грузином, а не его высокий церковный чин. В свой первый сборник «Мозаика» (1960) он включил небольшое стихотворение «Прадед», где упомянул и Грузию, и «цепи нагрудные» монаха. Цензура вырезала из готового тиража это стихотворение, была сделана вклейка другого текста. Но в оглавлении так и осталось — «Прадед». В сборнике при желании можно было усмотреть и иную политическую крамолу — так почему именно прадед так напугал власти? Возможно, Вознесенскому решили напомнить, что главным нервом коммунистической идеологии остается атеизм, и не должен советский поэт афишировать свое происхождение из духовного сословия.

«Прадед» будет напечатан спустя двадцать лет в сборнике «Безотчетное» рядом с поэмой «Андрей Полисадов». О родословной как таковой в поэме сказано предельно лаконично и сухо.

Умер муромским архимандритом,

отвлеклось родословное древо.

Его дочка, Мария Андреевна,

дочь имела, уже Вознесенскую,

мою бабку, по мужу земскую.

Тут семейная тайна зарыта,

времена древо жизни ломали.

Шарил семинарист знаменитый —

В чьих анкетах архимандриты?

У нас в доме икон не держали,

но про деда рассказ повторяли.

И отец в больничных палатах

мне напомнил: «Андрей Полисадов».

Остались пробелы. Ничего не говорится о деде по отцу, носителе фамилии. Ясно только, что «красное колесо» прокатилось по семье. Мало физически уничтожить человека, надо создать такую атмосферу, при которой отец не рассказывает сыну правду о своем деде, боясь за него, за сына.

Отцу, Андрею Николаевичу, и матери, Антонине Сергеевне, адресованы четыре значимых стихотворения Вознесенского (см. № 285, 315, 385, 597). Что касается поэмы «Андрей Полисадов», то это — вершинное произведение Вознесенского. Но не только литературными достоинствами ценна эта поэма: она представляет собой уникальный открытый урок генеалогической самоидентификации личности в истории. С кем из твоих многочисленных предков ты ощущаешь особое родство и связь на мистическом уровне, кто близок к твоему идеалу, чьё главное дело ты продолжаешь, чьи идеи несешь людям?

Почему против воли пиита

то анафемою, то стоном

голос муромского архимандрита,

словно посох, рвет микрофоны?

(«Андрей Полисадов»)